текст 10. Последняя развилка
Если бы Явлинский согласился, то, по меньшей мере, стиль реформ точно был бы другим. Были ли бы другими результаты реформ, — неизвестно. Но, похоже, скорее да, чем нет. Тем не менее мне кажется маловероятным, что ответ Григория Явлинского мог бы быть принципиально иным, чем тот, что он дал тогда. Дело в том, что поведение состоявшегося человека в немалой степени определяется не только и не столько внешними обстоятельствами, не только тем, насколько привлекательными выглядят сделанные ему предложения, насколько интересны перспективы, открывающиеся при этом, но и его собственными представлениями о том, что должно, что можно и как нужно.
Исходя из того, что известно о Григории Явлинском, выражу сомнение в том, что он согласился бы на предлагавшуюся ему тогда должность при тех ограничениях, какие ему устанавливала российская власть. Мне также трудно представить себе, как он мог бы согласиться на нее, не оговорив со своими политическими партнерами важных для себя условий. Немного упрощая, можно сказать, что к предлагавшейся ему работе Явлинский относился как к рабочему контракту между де-факто равными сторонами, в то время как Гайдар — как к благотворительному дару свыше. И прошедшие с тех пор годы убеждают меня в том, что Явлинский, — можно соглашаться с его подходом или нет, — в основном по-прежнему придерживается тех же принципов. То, что в течение этих лет он следовал им даже тогда, когда это обходилось ему и политически и лично довольно дорого, заставляет меня думать, что в ноябре 1991 года он вряд ли бы принял иное решение.
— А если поставить вопрос иначе: если представить себе, что кто*то другой стал бы осуществлять эту программу Явлинского. У самой программы — “Пятьсот дней” или “Четыреста дней” — реальный шанс был?
Это интересная тема. Хотя она, как и многое другое в нашем разговоре, имеет весьма выраженное сослагательное наклонение. Все же история показывает, что осуществление программы является делом сугубо индивидуальным. Любой другой человек не следует слепо тексту, написанному до него на скрижалях, он проводит свою собственную политику.
Тем не менее частично программы “Четыреста дней” и “Пятьсот дней” все же были в России осуществлены, причем руками одного из их соавторов. Разделы этих программ, посвященные финансовой стабилизации, денежно*кредитной политике, внешнему долгу, созданию финансовых рынков, были написаны Борисом Федоровым. Оказавшись в 1993 году во второй раз во власти, он во многом смог реализовать именно то, о чем писал за несколько лет до этого. Так что, не исключено, что и действия Явлинского, дай ему история его шанс, могли соответствовать его первоначальным планам.
— Возможно ли провести содержательное сравнение программ реформ Явлинского и Гайдара?
Попробуем. Поскольку у Явлинского не было возможностей проводить реформы, то сравнивать планировавшееся Явлинским и сделанное Гайдаром не вполне корректно. Единственное, что можно сделать, это сравнить программы Явлинского и представления Гайдара, высказанные в его предреформенных публикациях. В обоих случаях — написанное ими до того, как судьба дала шанс одному из них реализовать свои представления.
Следует отметить, что такие сравнения приводят наблюдателей к разным заключениям. Например, Евгению Ясину обе программы видятся похожими, чуть ли не одинаковыми: “Если вы возьмете программу “500 дней” и сравните ее с тем, что потом сделал Гайдар, то никаких существенных отличий не найдете... все*таки я лично убежден, что это примерно одно и то же... я не видел большой разницы между программой “500 дней”, тем, что предлагалось в Шопроне и что потом делал Гайдар”19 . Действительно, провозглашенный целевой ориентир у обоих авторов один и тот же — создание рыночной экономики. По ряду крупных вопросов и лидеры команд и их члены также обращали внимание на одни и те же блоки проблем, предлагая по ним похожие решения.
Однако внимательный анализ показывает, что между программами Явлинского и взглядами на реформы Гайдара были и серьезные различия. В частности, по ряду немаловажных пунктов позиции двух авторов различались радикально.
— А именно?
Во всех текстах Явлинского центральное место занимают такие понятия, как свобода, собственность, юридическое равенство, свободное предпринимательство. Как в программе “Четыреста дней”, так и во многих устных выступлениях и статьях начальными и по сути дела ключевыми тезисами являлись тезисы о создании “субъектов свободных рыночных отношений”, “системы свободных хозяйствующих субъектов”, “системы свободного предпринимательства”, о необходимости работы с мелкими и средними хозяевами20 . Программа “Пятьсот дней” начинается с провозглашения базовых прав граждан — на собственность, на свободу экономической деятельности, на свободу потребительского выбора21 . Обе эти программы в качестве самых первых шагов реформ требуют предоставления правовых гарантий предпринимателям, провозглашают равенство прав физических и юридических лиц (включая иностранных) на любую хозяйственную деятельность. В обоих документах есть разделы, посвященные и другим элементам экономической реформы, включая, естественно, и финансовую стабилизацию и структурные реформы и преобразования в отдельных секторах. Но главное в них — это создание свободной частной экономики и слоя частных собственников.
В работах Гайдара предреформенного периода о необходимости создания частного собственника, предоставления правовых гарантий предпринимателям, равенства прав частников и государственных предприятий нет ни слова. Его статьи советского периода в журнале “Коммунист” и газете “Правда” посвящены очень важным вопросам — макроэкономической сбалансированности, бюджетной устойчивости, эффективности решений органов государственного управления, критике лоббистских решений, принимаемых министерствами. Он пишет о многих серьезных проблемах — о распределении огромных ресурсов по ошибочным направлениям, о чудовищных решениях по переброске рек, о бездарных мерах по созданию химических комплексов, о фактически коррупционных действиях по созданию нефтеперерабатывающих комбинатов. В работах 1991 года разговор идет о необходимости финансовой стабилизации, в том числе о бюджете, налоговой системе, введении налога на добавленную стоимость. Однако мне не встречался гайдаровский текст предреформенного периода, в котором не то чтобы была провозглашена — хотя бы была упомянута — необходимость создания в стране частного собственника, системы свободного предпринимательства, обеспечения гарантий частной собственности и правового равенства экономических субъектов.
Уже после завершения работы в правительстве, после возвращения в свой институт Егор Тимурович вместе с коллегами пишет книгу “Экономика переходного периода”. Этот капитальный труд был, очевидно, задуман и осуществлен в качестве попытки подведения итогов проведенных реформ, попытки развернутой научной защиты того, что им и его командой было сделано, когда он был во власти. Однако в этой работе отсутствует какой*либо раздел, какая-либо глава или даже какой*либо параграф, посвященные созданию свободной экономики, системы свободного предпринимательства, гарантиям частной собственности.
Справедливости ради, следует сказать, что в ней есть разговор о приватизации.
— А простите наше невежество, приватизация и создание частного собственника — это не одно и то же?
Это не совсем одно и то же. Приватизация — более узкое понятие, чем создание частного сектора. Приватизация — это перераспределение уже существующего. Создание частного сектора — это не только смена собственника, это создание нового собственника, это создание класса новых собственников.
Приватизация также может быть разной. Она может быть осуществлена в том числе и в пользу директора предприятия, в пользу вице-премьера, в пользу руководителя правительства, в пользу начальника спецслужбы или президента страны. Участвуя в такой приватизации, эти люди формально становятся “как бы” частными собственниками. Но характер экономического поведения таких граждан сильно отличается от частных собственников, не находящихся во власти, а начавших, например, свой предпринимательский путь с нуля. Говоря о создании частного собственника и формировании структуры частного сектора, Явлинский имел в виду не только передачу государственной собственности в руки граждан. Он имел в виду создание класса частных собственников, не только присваивающих ранее созданное, но и создающих новые проекты, новую стоимость, новую собственность.
Иными словами, в подходах Явлинского и Гайдара обнаруживаются существенные различия: по отношению к предоставлению гражданам экономической свободы, гарантий прав собственности, природе возникновения значительного объема частной собственности, в последовательности эволюции класса частных собственников.
По поводу того, какие методы создания частного сектора являются более эффективными, шла и отчасти продолжает идти интенсивная дискуссия. Весьма удачными считаются польские реформы. Полякам, конечно, сильно помогло то, что частный сектор, пусть и в ограниченных размерах, сохранялся в Польше и при коммунистах (в сельском хозяйстве, услугах, мелком производстве). Кроме того, многие поляки еще при социализме ездили на заработки в Европу и, возвращаясь, создавали на заработанные деньги компании в Польше. Но даже и после того, как начались полномасштабные реформы, после того, как были осуществлены либерализация и финансовая стабилизация, в течение еще ряда лет поляки не торопились приступать к масштабной приватизации крупной государственной собственности.
В бурно развивающемся Китае мы видим нечто похожее: приватизации крупной государственной собственности до сих пор пока не было, зато огромных масштабов достиг выросший с нуля частный сектор. Так что и зарубежный опыт демонстрирует преимущество позиции эволюционного развития частного предпринимательства.
В прошлые годы у экономистов немало сил ушло на дискуссии о том, какие по скорости реформы являются более эффективными — быстрые (шоковые) или постепенные (градуалистские). Опыт показал, что дискуссии такого рода являются малосодержательными, потому что разные реформы требуют разного темпа осуществления и разного временного горизонта. Например, дерегулирование и ценовую либерализацию следует проводить предельно быстро. А вот институциональные реформы, в том числе реформы, нацеленные на создание частного сектора и слоя частных собственников, нуждаются в серьезной подготовке и требуют значительного времени. Для либерализации экономической деятельности и цен не нужно большого времени — ни года, ни месяца, ни недели, это можно сделать подписанием одного Указа — о том, что любая предпринимательская деятельность разрешена, и что все цены свободны.
— То есть то, что и было сделано практически?
11. Переход к рынку или создание свободного общества?
Увы, именно этого сделано и не было. Как раз дерегулирование оказалось очень медленным. Либерализация российской экономики растянулась на годы и так и осталась до конца незавершенной, цены в ряде секторов российской экономики остаются по-прежнему административно регулируемыми.
Однако другие реформы, например, создание класса частных предпринимателей, не могут быть проведены за одну ночь. Приватизация — как раз из их числа. И та ускоренная, я бы сказал, галопирующая, приватизация, осуществленная в России за полтора года, по своей скорости и, следовательно, неэффективности не имела себе равных в мире.
— То есть мы и со скоростью проведения реформ не угадали?
Я бы так сказал: те реформы, какие надо было делать быстро, в России делались медленно. А те реформы, какие требовали времени, постепенного вызревания, были проведены беспрецедентно быстро. Судя по всему, такой подход был не совсем случайным.
В связи с этим следует, очевидно, напомнить удивительную историю, привлекшую внимание вскоре после смерти Гайдара в связи с почти случайно развернувшейся дискуссией о происхождении Указа о свободе торговли от 29 января 1992 года.
2 января 1992 года в России была начата либерализация цен. Она была не полной, а частичной: значительная часть цен осталась под административным контролем. Цены, отпущенные на свободу, за первый месяц выросли в два с половиной — три раза. Цены же, остававшиеся под административным контролем, были увеличены более значительно, например, цены на нефть и нефтепродукты были повышены в шесть — восемь раз. Иными словами, именно повышение цен государством в регулируемом секторе задавало верхнюю планку общего ценового роста.
Главное же заключалось в том, что несмотря на частично либерализованные цены российская экономика продолжала оставаться экономикой преимущественно государственных предприятий. Конечно, за несколько предыдущих лет было создано семьдесят восемь тысяч кооперативов, сорок девять тысяч фермерских хозяйств, несколько тысяч совместных предприятий. На 1 января 1992 года было приватизировано сто семь магазинов, пятьдесят восемь столовых и ресторанов, тридцать шесть предприятий службы быта. Но в масштабах страны это была, конечно, капля в море. Де*факто монополия на хозяйственную деятельность оставалась у государства и государственных предприятий. Свободы альтернативным поставщикам товаров и услуг предоставлено не было.
Трудно сказать, как развивались бы события дальше, если бы на свой страх и риск за дело не взялся Михаил Киселев, экономист из Петербурга, бывший тогда народным депутатом России. Хотя он и был членом московско-ленинградской группы экономистов, для подготовки программы реформ на 15-ю дачу в Архангельское он приглашен не был. Осенью 1991 года он познакомился с проектами документов, которые готовила гайдаровская команда, и поразился тому, что не увидел среди них мер по либерализации хозяйственной деятельности. В своих недавно опубликованных воспоминаниях он рассказывает, как безуспешно пытался убедить Гайдара в необходимости принятия юридических решений по раскрепощению предпринимательской активности22 .
Поняв, что Гайдар ничего подобного делать не будет, Киселев с помощью нескольких своих коллег подготовил проект президентского Указа о свободе торговли. Суть его была предельно проста: всем российским физическим и юридическим лицам (а не только государственным магазинам и государственным предприятиям) предоставлялось бы право торговать, осуществлять посредническую и закупочную деятельность. Во многом это была калька с того, что за два года до этого сделал Лешек Бальцерович в Польше, аналог того, что сделал в 1948 году в Германии Людвиг Эрхард. Но именно это не было сделано в России 2 января 1992 года. С большим опозданием Указ был подписан Борисом Ельциным лишь 29 января 1992 года.
Показательна и реакция Гайдара на действия граждан после появления этого Указа, — похоже, что он совершенно не ожидал от него таких последствий. Проезжая однажды по Москве, он вдруг увидел огромные толпы людей. Каково же было его изумление, пишет Гайдар23 , когда выяснилось, что это были люди, вышедшие на улицы торговать. У многих людей был приколот к одежде или находился в руках вырезанный из газеты тот самый Указ о свободе торговли, впервые за долгие десятилетия позволивший заниматься в России частным бизнесом.
Оказывается, один из важнейших шагов по созданию частного сектора, слоя предпринимателей, свободной российской экономики, Егором Гайдаром не планировался. Когда же под давлением обстоятельств этот шаг все же был сделан, то он, похоже, был тут же забыт. Как бы то ни было, но инициатива по осуществлению одной из важнейших либерализационных реформ оказалась принадлежащей не Гайдару.
— Любопытно, что многие из тех, кто выжил в те годы благодаря этому Указу, и по сей день добрым словом поминают за него именно Егора Гайдара…
Такова природа мифа. Хотя проект президентского указа Гайдар по должности, конечно, визировал. Для нас же сейчас важно отметить то, что эта история с Указом о свободе торговли проливает дополнительный свет на мировоззрение Егора Тимуровича и дает еще одно подтверждение тому, что отсутствие упоминания в его публикациях необходимости создания слоя свободных предпринимателей, частного сектора, свободной экономики как до начала реформ, так и по завершении его работы в правительстве, было, очевидно, неслучайным.
Чтобы закончить эту часть разговора, следует отметить, что через несколько месяцев этот Указ подвергся довольно существенным изменениям, ограничивавшим свободу людей заниматься торговлей.
— Когда?
21 июля 1992 года вышел Указ президента в новой редакции. Иными словами, не прошло и полугода, как “реформаторское” правительство поспешило приступить к ограничению хозяйственных свобод, вырванных у него с таким трудом. Конечно, и с самого своего начала российские реформы были гораздо менее радикальными и более непоследовательными, чем реформы, проведенные Эрхардом в Германии, Бальцеровичем в Польше, Лааром в Эстонии. Но даже этот, более слабый, изначальный импульс “правительство реформаторов” начало гасить уже через несколько месяцев.
— В чем же причина?
А вот тут мы, похоже, вновь подходим к самому главному. К решающему фактору успеха или неудач в реформах. И не только в них.
К людям.
Мы уже говорили о книге Гайдара и его коллег “Экономика переходного периода”. Вернемся к ней опять. Это большая книга размером в тысячу с лишним страниц, в ней затронуты и профессионально обсуждены многие вопросы — путь страны из коммунизма, устойчивость государственной власти, неизбежность краха социалистической экономики, логика экономического кризиса, различные программы реформ, финансовая стабилизация, институциональные проблемы, ситуация в различных секторах экономики, реформы здравоохранения и образования, моделирование спроса на деньги, динамика занятости. В этой книге, не без оснований претендовавшей на роль энциклопедического сборника по российским реформам, многое есть. И подготовлены материалы качественно, и написана книга хорошо.
Но, знаете, чего в ней нет? В фундаментальной книге о российских реформах нет ни одного упоминания о том самом Указе о свободе торговли, о котором мы сейчас с вами говорили. Иными словами, не только до начала реформ, не только во время работы в правительстве, но и по прошествии ряда лет после ухода из него либерализационная составляющая экономических реформ осталась для Егора Гайдара фактически несуществующей. А ведь именно освобождение предпринимательской активности, предоставление экономической свободы является главным содержанием либеральных экономических реформ.
Что нужно для свободной экономики? Конечно, нужны свободные цены. Но не только. Гораздо важнее свободный предприниматель, свободный потребитель, свободный человек, который и может воспользоваться свободными ценами. Если свободного человека нет, если нет свободного экономического субъекта (как отдельного человека, так и фирмы), то кто сможет воспользоваться свободными рыночными ценами?
— А в самом деле — кто?
Государственные предприятия. В условиях ограничения и тем более отсутствия экономических свобод именно они становятся монополистами даже при свободных ценах. Если нет свободы хозяйственной деятельности, то невозможно, например, начать издавать новый журнал, — допустим, такой как “Континент”. Останутся лишь такие журналы, как, например, “Октябрь” и “Блокнот Агитатора”, другие же издания выпускать будет нельзя. При этом цены на разрешенные к выпуску журналы будут рыночными. Как Вы думаете, можно ли назвать такую экономику свободной?
При всей своей важности рыночные цены второстепенны по сравнению с наличием свободного предпринимателя и свободного человека. Если изначально нет лично свободного человека, то нет и свободной экономики и свободного общества.
Восточный базар — это своего рода символ, квинтэссенция, свободных рыночных цен. Но восточный базар сам по себе нигде и никогда не создавал свободного человека, не делал восточное общество свободным.
На мировом рынке свободные цены были почти всегда, в том числе и во времена Советского Союза. СССР продавал по рыночным ценам нефть, зерно, лес, удобрения, тракторы, автомобили. Но ни господство на мировом рынке свободных цен, ни продажа коммунистическим режимом по ним товаров на десятки миллиардов долларов ежегодно не меняли природы коммунистической системы, тоталитарного режима, советской централизованной экономики.
Когда в 1970-е годы цены на нефть поднялись в несколько раз, это дало советскому режиму дополнительно сотни миллиардов долларов и продлило ему жизнь. Поскольку рыночные цены политически нейтральны, они могут служить в качестве подпорки и демократической и тоталитарной системе. Рыночные цены не предопределяют суть политического режима и экономической системы. Природа политического режима и экономической системы определяется не только и не столько свободой установления цен, сколько свободой других решений, принимаемых лично свободными гражданами. В этом заключается принципиальное отличие свободного общества от несвободного. И, похоже, понимания именно этого принципиального различия у Егора Тимуровича Гайдара не было.
— Но почему?
По*видимому, таким было мировоззрение Егора Гайдара.
— Но чем это можно объяснить? В чем корень такого мировоззрения?
Это очень важный вопрос, и мы к нему еще вернемся. Сейчас же хотел бы отметить, что для граждан в полудемократических и авторитарных странах, жизненно важно знать, каково мировоззрение ключевых лиц, принимающих в их обществах важнейшие решения. Каковы их политические, идеологические, экономические представления, каковы их взгляды на внешнюю политику, на внутренние проблемы и конфликты, каковы важнейшие принципы, в соответствии с которыми они действуют.
Что же касается Егора Тимуровича Гайдара, то он был одним из наиболее ярких, информированных и образованных представителей неидеологизированной части советской управленческой и научной элиты, искренне заинтересованный в спасении того, что, очевидно, с некоторой натяжкой можно было бы назвать унаследованной от СССР государственной системой. Такое спасение Гайдар видел на пути перевода советской экономики на рыночные рельсы, но без ее радикальной либерализации, быстрой стабилизации, без принципиальных преобразований природы отечественного государства. Его взгляды во многом отражали представления реформистской части советской бюрократии, осознававшей неэффективность командной экономической системы и неспособность осуществления своих политических и идеологических целей на прежнем экономическом фундаменте. При, конечно, его очевидном превосходстве в кругозоре и решительности в действиях.
Егор Гайдар оказался одним из наиболее подготовленных специалистов, способных провести маркетизацию и монетизацию российской экономики при сохранении основ прежней управленческой системы. Эта задача — по созданию рыночной монетизированной экономики — была им сформулирована и в основном решена. Однако в личном мировоззрении Гайдара и среди целей проводившихся им реформ не было задачи создания системы свободного предпринимательства и свободного общества. Такие цели им не были сформулированы, такие задачи им не решались и не были решены.
В отличие от Егора Гайдара у Григория Явлинского, судя по всему, такая цель присутствовала. Однако отдельный вопрос заключается в том, удалось ли бы Явлинскому, получи он пост руководителя российского правительства, имей он соответствующую политическую власть, располагай он необходимыми административными ресурсами, реализовать свою программу. Ответа на этот вопрос мы не знаем. История не дала ни ему, ни нам этого шанса и, как можно предположить, маловероятно, что даст в ближайшем будущем.
Промежуточные выводы начатого два с лишним десятилетия назад Большого перехода выглядят следующим образом. Во второй половине 1980-х годов в СССР начался переход от имперского государства с авторитарным политическим режимом и экономикой бюрократического торга к свободному обществу. К настоящему времени этот переход остается незавершенным. За это время произошел частичный переход к национальному государству при интенсивной регенерации в последнее время имперской идеологии и имперской политики. Был осуществлен переход к рыночной экономике, остающейся тем не менее сильно монополизированной с массированным вмешательством в нее со стороны властей и бандитов при энергичном размывании граней между одними и другими. Произошла глубокая деградация и до того бывшего весьма несовершенным правового порядка. После короткой демократической паузы и чуть более длительного полудемократического периода создан новый авторитарный политический режим, по ключевым параметрам являющийся более жестким, чем существовавший в стране двадцать лет назад. Ни полностью свободной экономики, ни правового общества, ни демократической политической системы в России создать пока не удалось.
Полученные результаты заставляют оценить данную попытку Большого перехода в целом как незавершенную и неудачную. Ее неудача объясняется — наряду с рядом объективных и субъективных факторов — главной причиной: отсутствием у лиц, находившихся во власти и принимавших ключевые управленческие решения, мировоззрения свободного человека, критически необходимого для создания свободного общества. Неизвестно, какой была бы недавняя отечественная история, если у руля российской власти оказались бы другие люди, с другими взглядами, иными принципами и целевыми ориентирами. Однако за прошедшие два десятилетия понимание того, что из себя представляет свободное общество, и какие действия и компромиссы на пути к нему недопустимы, в нынешней России стало более распространенным и более глубоким.
Сообщение от TomD
Для особо одаренных: ты пишешь застряли мыслями в СССР, а я тебя спрашиваю, причем тут СССР ваще? Я уже молчу, что ты в принципе не видел СССРа, но почему то считаешь достойным подобным образом выражаться.
Ваши права
Ответить с цитированием