Братский Музей Света - в здании "Элегант-Падун"

[Аля]

( С )

[Аля]

[Музей Света]

В государственном архиве Волгоградской области хранится любопытнейший документ. Это дневник ленинградской студентки-медика Зинаиды Седельниковой. В нем она запечатлела события первых месяцев блокады. Впоследствии Зинаида Сергеевна жила и работала в Волгограде, а под конец жизни сама передала свои записи архивистам.





- Седельникова оставила не совсем характерный для нас документ, ведь большинство единиц хранения у нас связано со Сталинградской битвой. Но у нас есть 179 ее тетрадей, в которых описано все, чем жили люди с 1933 по 2004 годы, - говорит сотрудница архива Ирина Котова. - Я изучала различные исторические периоды, но не могу уложить в голове пережитое ленинградцами. Сохранилось немало дневников. Чего стоит только блокнот Тани Савичевой. Мы счастливы, что такой документ хранится и у нас.




Ирина Котова

Родом Зинаида Седельникова из Великого Устюга. Поступила во II Ленинградский мединститут, на лечебный факультет. Во время начала войны она гостила у родителей, но в августе вернулась в город на Неве, чтобы возобновить учебу.
5 августа: “Окна закреплены бумажными листами. Мешки с песком в витринах. Плакаты с призывами: “Не отдадим врагу Ленинград!”, “Защитим каждую улицу!”, “Сделаем Ленинград неприступной крепостью!”.




1 сентября: “На лицах тревога, а на языке - “Эти ли лекции сейчас нужны?” На уме - “Не пойти ли в военкомат?” Все же я довольна, что жизнь идет к цели, а не стоит”.
3 сентября: “Вчера был день, изобилующий новостями и событиями. Прежде всего паек хлеба уменьшили. Теперь рабочие будут получать 600 граммов хлеба, мы, служащие, - 400 граммов, иждивенцы - 300. Паек мяса, масла, кондитерских изделий и круп не сбавили пока что. Находимся в почти кольце. Старые рабочие Ленинграда говорят, да и история подтверждает, что никогда с 1703 года и по сие время Петроград никому не сдавался. Будем надеяться”.




Последняя фотография семьи Седельниковых в полном составе. Туапсе, 1939 год. Зинаида в цветастом платье в центре снимка. Фото из фондов ГАВОПервые бомбардировки, пожары на Бадаевских складах, голод - все это отражено на старых страницах. Вместо чая Зина заваривает хвою, которую насобирала во дворе. Но вкус у такого отвара отвратительный. За сутки восемь раз объявляли воздушную тревогу. Девушка работает в госпитале, чтобы паек был больше.
1 ноября: “Плохое питание начинает сказываться. Цвет лица поблек, небольшая одутловатость нижних век, боли в области сердца. Немудрено, если в день съедать 200 граммов хлеба и две тарелки или три тарелки супа-воды. Да, чем все это закончится, неизвестно”.




Страница дневника. Фото из фондов ГАВО

Сообщается о смерти некоторых студентов. О поиске гроба для подруги. Но Зинаида более активна, чем ее сверстницы. Так, она с иронией описывает соседок из комнаты “трех Ч” (на эту букву начинались их фамилии): они выходят только за порцией хлеба, а все остальное время сидят дома и ревут.
При свете коптилки автор читает книги - и учебники, и художественную литературу. В конце дневника есть даже заметки о прочитанном. Записи сделаны разными чернилами, иногда карандашом. Документом может считаться даже закладка, которой служил конфетный фантик. Когда эта сладость попала к Седельниковой? До блокады или в самом начале ее? Конфета называется “Алло”, выпущена ленинградской кондитерской фабрикой им. Микояна. На обертке изображена девочка с телефонной трубкой. Архивисты пока не смогли найти более подробную информацию - повод для дополнительного исследования.




Фантик. Фото из фондов ГАВОА десерт у Зины все же был. В записи от 31 декабря 1941 года она описывает свой новогодний ужин: “я, сидя на кровати, съела остаток повидла, граммов 30 выкупленной вечером “колбасы”, кусочек сладкой дуранды и корочку хлеба. Все же отметила Новый год, хотя всего вместе не будет и 100 [граммов] - граммов 70”.




Зинаида Седельникова. Фото из фондов ГАВО

В феврале 1942 года по “дороге жизни” Зинаиду вывезли из города. По пути в Туапсе эшелон с эвакуированными останавливался на станции “Сталинград-1” - этот факт архивисты установили по документам железнодорожников. Доучивалась Седельникова уже в Москве, а в 1951 году по распределению снова приехала в Сталинград, где и прожила оставшиеся 55 лет. Переезжая из города в город, она берегла свои тетрадки, словно уже осознавая их ценность для историков.
Почетный гражданин Волгограда Хельви Латту в детстве тоже пережила блокаду. И дневник Седельниковой, с которой она была знакома, очень напомнил ей собственные впечатления.




Хельви Латту

- Мне было 4,5 года, но детские воспоминания очень яркие. Эти 125 граммов хлеба в день... Когда его резали, на ножике оставались крошки. Это была моя привилегия - облизать его. Однажды мама купила плитку столярного клея и дала мне съесть кубик от нее размером три на три сантиметра, - показывает пальцами Хельви Николаевна. - Отец работал машинистом, он умер от истощения. Мама была учительницей, но рыла окопы. Меня оставляли присматривать за двухлетней сестренкой Ирой, проследить, когда она проснется. Я лежала под пятью одеялами. Когда мама вернулась, я ей сразу отчиталась: “Она не просыпалась”. Мама подошла к кроватке, а Ира уже и не дышит. В марте 1942 года нас вывезли из Ленинграда и дали твердую, как камень, колбасу. Ее не разрешали есть, можно было только лизать. Я помню тот чудесный запах. Когда ехали по “дороге жизни”, я сидела в кабине и видела, как машина впереди ушла под воду. Водитель взял шест и стал щупать лед, где можно проехать.

Читайте также: Киноновинка о блокадном Ленинграде

[люБОЛЬ]

Москвичи могут узнать о рождении, браке и смерти своих родственников с 1772 до 1917 года.

В столичном Главархиве появился онлайн-сервис «Моя семья», благодаря которому все желающие смогут посмотреть метрические книги и узнать из них о своих родственниках, которые когда-то жили в Москве и Московской губернии.

«В преддверии новогодних праздников мы открыли новый онлайн-сервис “Моя семья”. Здесь можно узнать о рождении, браке и смерти своих предков с 1772 до 1917 года. Раньше для этого необходимо было приезжать в архив, сейчас найти информацию можно не выходя из дома. Сервис включит в себя сведения из всех метрических книг, которые хранятся в московском архиве. Это метрические книги более 1400 храмов. Именно церкви до 1917 года выполняли функции современных отделов ЗАГС — вели записи актов гражданского состояния. В первую очередь размещены сведения, которые вызывают наибольший интерес у горожан. В следующем году мы планируем расширить онлайн-сервис материалами о составе семей горожан до 1917 года», — рассказала Анастасия Ракова, заместитель Мэра Москвы по вопросам социального развития.


Метрические книги предлагают много интересного. Например, в актовых записях о рождении, кроме имен, как правило, указывали место приписки ребенка (откуда родом), его сословие или род занятий родителей, а также имена крестных. В роли последних чаще всего выступали родственники — это значит, что отследить другие семейные линии можно и по ним.

В актовых записях о браке указывался возраст жениха и невесты, их сословие, а также то, какой это брак по счету, могли указать родителей молодоженов и отметить род занятий жениха. Еще сюда вписывали имена поручителей с местом их приписки.















По актовым записям о смерти можно узнать возраст умершего, причину кончины и место захоронения.

Уже в следующем году сервис дополнят единственными в своем роде документами, которые отражают полный состав семьи. Речь идет о ревизских сказках (своеобразных переписях населения того времени, которые вели госучреждения) и исповедных ведомостях (их составляли священники по каждому церковному приходу).

С января этого года архивное ведомство приняло на хранение свыше 2500 документов личного происхождения. Всего же в Главном архивном управлении хранится более 100 тысяч писем, дневников, открыток, рисунков, альбомов, заметок и других материалов, которые передали горожане.

источник

[Музей Света]

Николай Озеров был не только одним из самых любимых и узнаваемых комментаторов — Озеров стал настоящим символом советского телевидения, без которого его история была бы неполной. Однако всесоюзно известный комментатор был вынужден уйти из профессии и последние годы провел, страдая от творческой нереализованности и тяжелого недуга.




Все члены семьи Озеровых были людьми неординарными: прадед Николая был церковным деятелем и композитором, дед — священником, отец — оперным певцом, старший брат — кинорежиссером. Николай и сам с детства демонстрировал выдающиеся способности: в 12 лет он начал заниматься теннисом в обществе «Локомотив» и вскоре стал победителем Всесоюзных соревнований среди юношей.

Когда в 1941 году началась война и немцы вплотную подошли к Москве, оказалось, что в городе осталось всего три теннисиста. Чтобы среди жителей не распространялась паника, власти пытались создать видимость того, что все функционирует так же, как и в мирное время. Поэтому Озерова и еще двух теннисистов возили с одного стадиона на другой, а по радио передавали трансляции этих матчей. Во многом благодаря этому Озеров получил звание заслуженного мастера спорта СССР.

Когда в конце 1990-х появилась серия разоблачительных статей о Николае Озерове, многие засомневались в его заслугах. Писали, что оценить уровень Озерова-спортсмена крайне сложно, так как в то время советские теннисисты не участвовали в международных соревнованиях. Однако сам за себя говорит тот факт, что Николай Николаевич завоевал рекордное количество золотых медалей на чемпионатах СССР по теннису — он 24 раза становился победителем в одиночном, парном и смешанном разрядах.

Кроме спорта, Озеров увлекался и театром. Еще в 1941 году он поступил в ГИТИС, а после его окончания стал выступать на сцене МХАТа. Но вскоре его главным увлечением стало телевидение, которому он и посвятил всю свою жизнь.В начале 1950-х годов в СССР было два известных комментатора — Вадим Синявский и Виктор Дубинин. Последнего пригласили на тренерскую работу в московское «Динамо», и на телевидении начали искать ему замену. Вот тут-то и пригодились и актерские способности Николая Озерова, и его увлечение спортом.


Многие современники и коллеги Озерова утверждали, что он не был большим знатоком футбола и хоккея, но именно его репортажи пользовались наибольшей популярностью у зрителей благодаря эмоциональности, экспрессивности и личной вовлеченности комментатора. Он так неподдельно искренне переживал во время матчей, что его волнение передавалось и телезрителям.Кроме того, он был фанатично предан своей работе. До такой степени, что даже однажды вел матч, сидя на дереве. Хоккейные матчи Озеров нередко вел не из комментаторской кабинки, а прямо у бортика. Однажды из-за этого во время игры произошло столкновение с хоккеистом, в результате которого комментатор выбыл из строя. Но после того, как ему оказали медицинскую помощь, Озеров вернулся к микрофону.За 38 лет работы на телевидении Николай Озеров побывал в качестве комментатора в 49 странах, вел репортажи с 15 Олимпийских игр, 30 чемпионатов мира по хоккею, 8 чемпионатов мира и 6 чемпионатов Европы по футболу. Несмотря на впечатляющий стаж работы и невероятную популярность у зрителей, в конце 1980-х годов ему пришлось уйти с телевидения. Руководству казалось, что его стиль слишком старомоден и новое время требует новых лиц и голосов на телевидении.

После ухода с поста председателя Гостелерадио СССР Сергея Лапина для Николая Озерова настали тяжелые времена, о которых он вспоминал с болью: «Отношение ко мне в коллективе резко изменилось, причем в худшую сторону, и я это почувствовал. В главной редакции спортивных программ ЦТ возникла атмосфера интриг, унижения, анонимок. Работать в такой обстановке было тягостно. Обиды, бестактные замечания под видом “объективной критики”, силовое давление. Но всему, как известно, есть предел». Озерову перестали доверять главные матчи, и он был вынужден написать заявление об уходе, что подорвало его здоровье.

конце 1980-х годов Озерова избрали председателем спортивного общества «Спартак», но в начале 1990-х он был вынужден отойти от дел. Однажды в Средней Азии его укусил скорпион, и давно ослабленный диабетом организм не смог справиться с последствиями этого укуса. В результате Озерову пришлось ампутировать правую ногу. С тех пор он из дома выходил очень редко.Говорят, он очень страдал без любимой работы и переживал из-за того, что с ним так обошлись на телевидении, которому он посвятил всю жизнь. К счастью, с ним была его семья — комментатор поздно женился, в 47 лет, но жена подарила ему двойню и до последних дней оставалась с ним рядом.2 июня 1997 года Николай Озеров скончался, и вместе с ним ушла целая эпоха советского телевидения, символом которой стал легендарный комментатор.

Смотрите также: Как изменились российские телеведущие с 1990-х годов
источник

[Аля]

Посмотрите на этот снимок. Что вы видите? Двое подозрительных на вид мужчин куда-то ведут сопротивляющуюся женщину. Она плачет. Одета хорошо, на руках перчатки, но зато не хватает одной туфли. Интересно узнать, что происходит? Сейчас расскажем.

История нашумевшая, но порядком подзабытая – всё-таки дело было в апреле 1954 года. Женщину зовут Евдокия Петрова, она работала в советском посольстве в Австралии. Под руки её ведут советские дипкурьеры Жарков и Карпинский, вероятно, на службе КГБ. Действие происходит в аэропорту Сиднея. Мрачные мужчины должны были вывезти жену советского шпиона-предателя из Австралии. Однако у них ничего не вышло.

Владимир был старше Евдокии почти на 10 лет.

Петровы прилетели работать в Австралию три года назад. Он – третий секретарь посольства, она – шифровальщица. Оба на самом деле офицеры КГБ. Владимир Петров был близок к руководителю советских спецслужб Берии.
Он забеспокоился после того, как на родине шеф впал в опалу, и в аппарате госбезопасности началась чистка. Возвращаться домой было страшно, и Петров решил переметнуться на другую сторону в обмен на политическое убежище и пенсию.

Отношения супругов нельзя назвать идеальными, но вместе они прожили много лет.

3 апреля 1954 года Петров в Канберре сдался австралийской контрразведке. Но! Своей жене, которая в это время работала в Сиднее, он ничего не сказал. Детей у них не было, и, говорят, Владимир не хотел брать супругу с собой.

В КГБ не сразу поняли, что произошло, но, когда сообразили, решили везти Евдокию в Москву. Женщина не могла связаться с мужем, думала, может австралийская контрразведка забрала его насильно, но точно знала: ничего хорошего её дома не ждёт.

Та самая туфля, потерянная в давке.

И вот 19 апреля 1954 года двое вооруженных советских дипкурьера повели Евдокию на рейс 705/698 British Airways до Москвы.

К тому моменту история с дипломатом Петровым просочилась в прессу и в аэропорту дежурили журналисты и толпа зевак. Когда люди увидели заплаканную женщину, которую вели на борт явно против её воли, подталкивая, они вмешались. Австралийцы несколько раз оттаскивали трап от самолета, не позволяя русским сесть на самолет.

Австралийцы пытались помешать самолету покинуть аэропорт Сиднея.

Как написали на следующий день в газете Sydney Morning Herald, Евдокия кричала «Помогите» и на русском «Ja nie chat chu». Ну, то есть «Я не хочу».
Однако её все равно посадили на рейс. Спасло женщину чудо. После взлета пилот попросил стюардесс поговорить с Евдокией, когда та пойдет в туалет умыть заплаканное лицо. Они побеседовали с подавленной сотрудницей советского посольства.

«- Я не знаю, что мне делать, - сказала Евдокия. – Я не спала две недели, меня всё время допрашивают. Я хочу увидеться с мужем. Я напугана. Мои сопровождающие вооружены, и я ничего не могу сделать.»

Этой информации хватило. Во время дозаправки в аэропорту Дарвина пассажиров попросили покинуть самолет.

Австралийцы оттягивают трап самолета.

Полиция задержала дипкурьеров Жаркова и Карпинского на основании того, что они пронесли оружие на борт.

Евдокии Петровой дали поговорить по телефону с мужем и в тот же день она попросила политического убежища.

Трудно взвешено оценивать всю эту историю времен шпионских игр. Петров предоставил информацию о структуре всего советского разведывательного аппарата и советской агентурной сети на Западе. Для советских спецслужб побег четы Петровых стал настоящей катастрофой — на основе предоставленной ими информации было раскрыто более 600 советских агентов по всему миру.

Правда, австралийская сторона довольно холодно отнеслась к перебежчику. Раздельные допросы Петрова и его жены длились в течение года. Петров постоянно путался в показаниях, нередко истерил и плакал. Супругам встречаться не давали.

Однако Петров судьбой жены интересовался мало, а вот насчет своей любимой собаки – овчарки Джека – дал четкие указания: пока собака не будет «вызволена» из советского посольства, он давать показания отказывается.
Австралийским спецслужбам пришлось разработать целую операцию по нападению на советское посольство и захвату овчарки. Овчарку удалось выкрасть, устроив потасовку с вооруженной охраной (некоторые источники утверждают, что не обошлось без перестрелки).

Говорят, Владимир потом жалел о своем поступке, друзей в Австралии он так и не завел.

Сами они стали Свеном и Марией Анной Эллисон. Об этих изменениях знали и журналисты, которые на протяжении многих лет пытались взять интервью у перебежчиков. Но те раз за разом отказывались, стараясь максимально дистанцироваться от СМИ. Правда, журналисты все равно были в курсе всех событий, происходящих в семье Петровых-Эллисон.

В 1970-е гг. Владимир сильно сдал. У него начались серьезные проблемы со здоровьем, которые привели к нескольким инсультам. И Евдокия была вынуждена сдать своего мужа-инвалида в дом престарелых.

К концу жизни, а Петров умер в июне 1991 года, он уже не мог ходить и передвигался на инвалидном кресле. А вот Евдокия Алексеевна дожила до 2002 года. (С.)

[Музей Света]

27 декабря 1907 года, через 20 лет после того, как была написана знаменитая картина Валентина Серова «Девочка с персиками», в доме родителей своего мужа Александра Самарина (ул. Поварская, 38) ушла из жизни 32-летняя Верочка Мамонтова-Самарина, в 12 лет ставшая натурщицей для самого знаменитого полотна художника.
"Девочка с персиками". Художник Валентин Серов

Жизнерадостная непоседливая модель

Когда летом 1887 года в подмосковной усадьбе Абрамцево, принадлежавшей купцу, строителю железных дорог и покровителю искусств Савве Ивановичу Мамонтову, писалась картина «Девочка с персиками», дочери Мамонтова - Верочке - было 12 лет, а художнику Валентину Серову – 22 года.
Десятилетним мальчиком Серов впервые пришел в Абрамцево, Вера в то время только-только появилась на свет. Он был сверстник её любимых братьев, с детства подолгу жил у Мамонтовых, участвовал во многих абрамцевских «творческих безобразиях». Он был в мамонтовской семье совершенно свой (его мать дружила с женой Саввы Ивановича, Елизаветой Григорьевной). Правда, в Абрамцеве Серова все упорно зовут не Валентин, а Антон, так расшифровав его детское прозвище «Тоша» (производное от Валентоша).
Всеволод, старший брат Веры, вспоминал о Валентине Серове:

«Трогательно дружил он с моими сёстрами, которые были много моложе его, и при этом удивительно добродушно переносил всяческие их проказы… На почве этой дружбы и явилась на свет знаменитая серовская «Девочка с персиками», один из перлов русской портретной живописи. Только благодаря своей дружбе удалось Серову уговорить мою сестру Веру позировать ему. Двенадцатилетнюю жизнерадостную, бойкую девочку в летний погожий день так тянет на волю, побегать, пошалить. А тут сиди в комнате за столом, да еще поменьше шевелись. Эта работа Серова потребовала много сеансов, пришлось сестре долго позировать для неё. Да Антон и сам признавал медленность своей работы, очень этим мучился и впоследствии говорил сестре, что он её неоплатный должник».

Кроме Валентина Серова Вера была излюбленной моделью почти для всех художников «абрамцевского кружка». В образе «Девушки с кленовой веткой» ее портрет написал знаменитый Виктор Васнецов (этот портрет он преподнес в качестве подарка на свадьбу Верочки и Александра Самарина в январе 1903 года).
Уже после смерти «абрамцевской богини» кто-то вспомнил о плохой примете. Ведь задолго до своей внезапной смерти, еще в 1891 году, Вера уже «умирала» на рисунке Михаила Врубеля «Тамара в гробу» (одной из иллюстраций к поэме Михаила Лермонтова «Демон»), выполненном выразительной и зловещей чёрной акварелью.
Несостоявшиеся рождественские праздники в Абрамцево

Как позже писала в своих воспоминаниях дочь Веры и Александра Самарина Елизавета Самарина-Чернышева (опубликованы по рукописи в № 3 альманаха «Духовный собеседник» за 2004 г.), ее мать умерла 27 декабря, проболев всего 3 дня воспалением легких. Это произошло в доме Самариных на Поварской, где всего 4 года назад Вера и Александр праздновали свою свадьбу после венчания в соседней церкви святых Бориса и Глеба. По ее словам, этот дом Самариных простоял да 1965 года, когда был снесен при строительстве института Гнесиных.
В декабре 1907 года молодая семья оказалась в Москве проездом из Богородска (с 1930 года - Ногинск), где они поселились после свадьбы в 1903 году. Из Москвы семья собиралась поехать в Абрамцево на все рождественские праздники.

«Всей семьей мы ехали на рождественские праздники в Абрамцево к бабушке (С.И. – Елизавете Григорьевне Мамонтовой) и проездом остановились в Москве. Как вихрь налетела болезнь и смерть матери. Что испытывал мой отец, трудно себе представить и выразить. Он замкнулся в себе и до последних дней своей жизни сохранил любовь и верность жене (С.И. – а пережил он свою супругу на 25 лет и умер 30 января 1932 года на съемной квартире в Костроме, где поселился после возвращения из 3-летней ссылки в Якутию)»,

- вспоминает Елизавета Самарина-Чернышева.
Александр Самарин с дочерью в якутской ссылке
Веру Мамонтову похоронили в любимом Абрамцево, возле церкви Спаса Нерукотворного Образа, построенной в 1881-1882 гг. по проекту Виктора Васнецова.
Церковь Спаса Нерукотворного образа в Абрамцево
Мать Верочки - Елизавета Григорьевна Мамонтова от этого страшного удара оправиться так и не смогла: она умерла через 10 месяцев после смерти дочери. Вдовца – Александра Самарина, как позже вспоминала их дочь, спасла только вера:

«Вера в неисповедимые и часто непонятные людям судьбы Божии была тверда в его сердце и еще больше утвердилась в несении этого страшного горя. (…) В 1908 году отец был избран Московским губернским предводителем дворянства, поэтому мы переехали в Москву. Знаю, что дом в Богородске был продан, уютное и недолговечное родительское гнездо разорено. (…) В Москве он с головой погрузился в новую большую работу, спасаясь от своего горя».

Московским губернским предводителем дворянства Александр Самарин был с 1908 по 1915 год, а в 1915 году стал обер-прокурором Святейшего синода. Был также членом Государственного совета. В послереволюционную жизнь глубоко верующий дворянин Александр Самарин, естественно, «не вписался»: постоянно, начиная с сентября 1918 года, задерживался и арестовывался, а после очередного ареста в ноябре 1925 года был приговорен к 3 годам ссылки в Якутии.
Как пишет Елизавете Самарина-Чернышева, которая отбывала якутскую ссылку вместе с отцом, «как у библейского Иова, отнималось у него постепенно всё или многое из того, что он любил и к чему было привязано на земле его сердце – большой и прекрасной, но все же земною любовью… Всё принял он с глубочайшей верой в Промысл Божий, с настоящим, искренним смирением».( С )

[Аля]

Из книги Ирины Зориной "Распеленать память" (СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2020).
"Адамович задумал книгу памяти о погибших в блокаду ленинградцах. Ясно было — осуществить такое ему одному не по плечу. Да и не пустит его с магнитофоном работать в «свой» город ленинградское партийное начальство во главе с Романовым. Против начальства надо было выставить очень авторитетного человека. Таким писателем-тяжеловесом мог стать только Даниил Александрович Гранин. В июле 1941 года двадцатидвухлетний ленинградец Даниил Герман (Гранин — его псевдоним) добровольно вступил в ряды народного ополчения. Первую блокадную зиму отвоевал простым рядовым пехоты. Потом — танковое училище, и оттуда уже офицером-танкистом был направлен на фронт. Дважды ранен, награжден орденом Красной Звезды. В партию вступил в первые дни войны. В семидесятых годах он был уже известным писателем. Роман «Иду на грозу» (1962) принес ему огромную известность, повести и рассказы «Собственное мнение», «Кто-то должен», «Выбор цели» (о Курчатове) и другие обсуждались не только среди интеллигенции, но и среди широкой читающей аудитории. Он был уже лауреатом Государственной премии (1976) и первым секретарем Ленинградского отделения Союза писателей. Вот и поехал наш «неугомонный овод» (так его называл Карякин) к Гранину, с предложением совместной работы. Но уговорить его оказалось не так просто.



Даниил Александрович, как он сам рассказал спустя годы, считал, что хорошо знает, что такое блокада. Но Алесь Адамович предложил записывать рассказы блокадников. Гранин отказался. Несколько дней шли переговоры. Наконец Алесь уговорил его хотя бы поехать послушать рассказ одной его знакомой блокадницы. И, слушая рассказы блокадников, Гранин, по его словам, вдруг понял, что «существовала во время блокады неизвестная ему внутрисемейная и внутридушевная жизнь людей, она состояла из подробностей, деталей, трогательных и страшных, необычных». Началась работа, трудная, казалось неподъемная, но очень интересная. Партизан Адамович и офицер Гранин хорошо понимали друг друга, потому что духовно и творчески были близкими людьми. Ни у того ни у другого не было и ноты высокомерия, но было понимание смысла и назначения литературы, которая должна менять что-то в нашей жизни. В городе было еще много блокадников, и они «передавали» писателей друг другу. Сначала Даниил Александрович и Алесь вместе ходили из дома в дом, из квартиры в квартиру, выслушивали, записывали на магнитофон. Потом разделились, чтобы охватить больше людей. У каждого из переживших блокаду была своя трагедия, своя история, свои смерти. Люди и голодали и умирали по-разному. Гранин был поражен, увидев в каких ужасных условиях жили люди. Столько претерпев в блокаду, они и через тридцать лет после войны оставались в многонаселенных коммуналках.

Скоро оба автора поняли, что напечатать книгу будет невозможно, ведь в официальной пропаганде блокада подавалась исключительно как героическая эпопея, как подвиг ленинградцев. Ни одно ленинградское издательство не решилось взять рукопись не только по идеологическим соображениям, но и по приказу первого секретаря Романова. Поехали в Москву. В журнале «Новый мир» главный редактор Сергей Наровчатов, сам фронтовик, воевавший на Ленинградском фронте, взял рукопись, прекрасно понимая, что будет трудно. С купюрами, отбившись от цензуры, напечатали в «Новом мире», в декабрьской книжке за 1977 год, главы из «Блокадной книги». Цензура потребовала снять все о людоедстве, о мародерстве, о злоупотреблениях с карточками, о том, что в голоде были отчасти виновны власти, в частности Жданов. Конечно, обо всем донесли главному партийному идеологу, члену ЦК Суслову. Пришлось авторам идти на уступки. И все равно на них после публикации отдельных глав книги обрушилась критика партийных историков и обвинение в том, что они «разрушают героический образ Ленинградской эпопеи». Но одновременно в журнал стали приходить сотни писем блокадников, которые требовали б***243;льшей правды. В те дни Карякин написал письмо Д.А. Гранину. Сам он бредил тогда дневником Юры Рябинкина (из «Блокадной книги»), читал его со своими учениками в школе, заставлял читать всех своих друзей и, конечно, меня. Читать было страшно. А письмо (цитирую частично по машинописной копии) было такое:

"Дорогой Даниил Александрович!
Вы человек упорный, и я тоже: поверьте, пожалуйста, что нужна вся «Блокадная книга». Прежде всего, для подростков нужен «Дневник Юры Рябинкина». Пятнадцать лет я веду уроки в школе — ничто, никто (даже Пушкин! даже Достоевский!) не пробивает их так, как этот дневник, ничто не вырезает в их душах такие точные координаты, ориентиры. Это же прочитают — навсегда! — миллионы, и оставит это такой след, какой и не снился милой «Алисе в стране чудес». <...> Говорить о «художественности» такой литературы, «сверхлитературы» очень трудно — по такой же простой причине, по какой трудно говорить о художественности набата, возвещающего о смертельной опасности: не в концерт же приглашены. Художественность здесь подчинена работающей словом совести писателя, который пробуждает совесть людей".

Лев Толстой к концу своей творческой жизни искал новый смысл ее — вне литературы. Его титаническая борьба с государством, официальной церковью, с несовершенным мироустройством, его проповедь добра и неприятия насилия не могли найти художественной формы в литературе, выходили за ее рамки. Вот и Адамович рвался рассказать правду людскую так, будто, написав, умрет и больше уже ничего не сможет сказать: «Всякую вещь свою писать так, словно она у тебя последняя и больше не представится случая „сказать всё” — это великий завет великой литературы». И завет его подхватила и выполнила уже в наши дни его ученица, мужественная женщина Белоруссии и талантливый писатель Светлана Алексиевич, получившая Нобелевскую премию «за многоголосное творчество — памятник страданию и мужеству в наше время». Как рад был бы Алесь, доживи он до этого! Алесь рассказывал нам о ней много и всегда с похвалой: талантливая девчонка, а как чувствует неправоту жизни! Она уже многого достигла в журналистике и начала писать. И вот Алесь подарил ей магнитофон и предложил записывать «свидетелей жизни» и на этом материале делать книги. Название ее первой книги, получившей признание и миллионные тиражи, — «У войны не женское лицо», — придумал он.

А в нашем переделкинском доме Светлана появилась в начале девяностых. Она поразила меня удивительной скромностью, какой-то тихой сосредоточенностью, вниманием к окружающим и удивительной, будто немного виноватой улыбкой. Но в этой тихой молодой женщине чувствовались сила и твердость. А еще было видно, что она, как и Алесь, — человек, несомненно, одержимый. Чем? Как пробить, пронзить, прожечь сердца людские беспощадной памятью о войнах минувших, беспощадной правдой о войне грозящей, о катастрофах страны и драмах человеческих, чтобы взорвать наше воображение и побудить к поступку? Ее книги страшно читать. Страницу — и то страшно. А работать, писать столько лет? А разыскать людей, выслушать их, записывать за ними? Собрать эту мозаику из кровоточащих кусков? Искренность, мужество, совестливость, верность правде — вот что сделало из нее большого писателя".

[люБОЛЬ]

Говоря о «Дубровском», невозможно, думаю, не коснуться одного из образов романа – няни Арины Егоровны, которая, хотя и не занимает первостепенного места в нём, всё же заслуживает нашего внимания, потому что, наверное, единственная, что называется, «списана с натуры» - с известной каждому Арины Родионовны. А няня Пушкина, часто называемая самой знаменитой няней, заслуживает внимания ещё больше.
Я долго откладывала «на потом» рассказ о ней: и так написано очень много, что нового могу сказать я? Но всё-таки решилась писать: может быть, и найду что-либо интересное, а кроме того…
П.В.Анненков в материалах к биографии поэта, указав, что «в тетрадях Пушкина находится семь сказок, бегло записанных со слов няни», и анализируя первоисточник и последующую «Сказку о царе Салтане», напишет: «Так, у ней был кот: “У моря – лукоморья стоит дуб, и на том дубу золотые цепи, а по тем цепям ходит кот, вверх идёт – сказки сказывает, вниз идёт – песни поёт”». В этой сказке кота Пушкин заменил белкой, но не сомневаюсь, что моего собрата, без которого и не появился бы Архивариус Кот, все узнали.
И ещё появится он в чудесном стихотворении Саши Чёрного «Няня Пушкина»:
На стареньком диване
У мёрзлого окна
Дремотный голос няни,
Как плеск веретена.
В руках мелькают спицы,
Трясётся голова,
И вьются небылицы —
Волшебные слова:
Про лешего Антипку,
Про батрака Балду,
Про золотую рыбку,
Про кузнеца в аду…
Зарделось в зале лето,
Шумит-шуршит травой.
В простенке тень поэта
С курчавой головой…
А кот всё горбит шубу,
Не тот ли это кот,
Что был прикован к дубу
У синих-синих вод?..




Ю.В.Иванов. Пушкин и няняИтак, поговорим о няне. Конечно, в последнее время и её не могли не тронуть «изыскатели», но – удивительно! – дальше пустых разглагольствований не продвинулись. Хотя с одной из высказанных мыслей можно согласиться. Ведь мы привыкли говорить о няне как о спутнице поэта сначала в детстве (так её выводят в художественных произведениях и Ю.Н.Тынянов, и А.Л.Слонимский), а затем в Михайловском.
В Михайловском – бесспорно: есть масса подтверждений, о них чуть позже, а вот в детстве… Может быть, и нет. Всё-таки мальчики-дворяне достаточно рано переходили из рук няни в руки дядьки, воспитателя-мужчины. И у Пушкина был хорошо известный Никита Козлов, верно следовавший за ним (встречала сведения, что от няни будущего поэта забрали в семь лет). Да, есть у Пушкина стихотворение 1816 года «Сон», в котором традиционно видят описание няни:
Но детских лет люблю воспоминанье.
Ах! умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шёпотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы...
От ужаса не шелохнусь, бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
Под образом простой ночник из глины
Чуть освещал глубокие морщины,
Драгой антик, прабабушкин чепец
И длинный рот, где зуба два стучало, -
Всё в душу страх невольный поселяло.
Я трепетал - и тихо наконец
Томленье сна на очи упадало…
Однако же некоторые пушкинисты, рассматривая эти строки и соотнося их с обращением к Музе в стихотворении «Наперсница волшебной старины» (1822 год), где упоминается:
Я ждал тебя; в вечерней тишине
Являлась ты весёлою старушкой
И надо мной сидела в шушуне,
В больших очках и с резвою гремушкой.
Ты, детскую качая колыбель,
Мой юный слух напевами пленила, - видят в них портрет бабушки поэта М.А.Ганнибал (я о ней рассказывала здесь), и, думаю, не без оснований…
…Но всё же - что нам известно об этой удивительной женщине, неграмотной крестьянке, которую, тем не менее, вспоминают все говорящие о поэте и о которой писал сам поэт?
Фамилия Яковлева, которой её традиционно наделяют, по-видимому, таковой не является: Родионом Яковлевым именуют её отца, в метрической записи о её браке указана «крестьянская дочь Иринья Родионова» - в то время чаще вместо фамилии писали имя отца. Другая часто упоминаемая её фамилия – Матвеева – также, скорее всего, именование её мужа («крестьянского сына Фёдора Матвеева») по отцу.
Известна дата её рождения – 10 апреля 1758 года, место – село Суйда под Петербургом. Через год Суйду купит А.П.Ганнибал, а после своего замужества Иринья (Ариной её назовут, видимо, уже в семье Пушкиных) становится крепостной деда поэта О.А.Ганнибала.
Чьей была няней? Называют сначала мать поэта, затем его дядю Алексея и, наконец Ольгу Пушкину. Думаю, необходимо ответить ещё на некоторые заявления о няне, сделанные моими комментаторами, – кто-то из них написал, что семья Арины Родионовны была «распродана поодиночке». В этом нет ни слова правды. Муж её умер, сама же Арина в 1795 году получила от барыни за безупречную службу избу в Кобрине (сейчас она восстановлена и там находится музей).




Как сообщила в своих воспоминаниях О.С.Павлищева, к которой няня была взята в 1797 году, «когда Марья Алексеевна…, бабушка Александра Сергеевича, супруга Осипа Абрамовича, вступив во владение Кобрином, продала его в 1805 году г. Цыгареву и купила под Москвою, верстах в сорока, у г-жи Тиньковой сельцо Захарово, то при этом случае отпустила на волю Арину Родионовну с двумя сыновьями и двумя дочерьми». Дочь Арины Родионовны Мария, привезённая в Захарово, была «вскоре, по желанию ее матери, отдана замуж за одного из зажиточных крестьян захаровских» (известно, что уже после смерти Арины Родионовны Марию в Захарове посещал Пушкин).
Чтобы покончить с разговором о «жестоких крепостниках», добавлю, что Арина Родионовна отказалась и от своей вольной, и от предложения выкупить семейство Марии: «На что вольная, матушка; я сама была крестьянкой», — приводит её слова Ольга Сергеевна.
По словам Ольги Сергеевны, Арина Родионовна «сделалась общею нянею» детей Пушкиных после рождения Льва Сергеевича. Других упоминаний о ней в воспоминаниях современников о детстве поэта я не встречала. Хотя сохранившийся рассказ И.П.Липранди, привезшего в 1821 году из Кишинёва в Петербург Пушкиным пакет от поэта, что его встретила 70-летняя старушка и, «обливаясь слезами, расспрашивала об одиноком житье-бытье» Александра Сергеевича, говорит о её несомненной любви к питомцу.




В.А.Кузнецов. Пушкин слушает сказки няниА вот во время Михайловской ссылки она действительно была всё время рядом с поэтом. В ноябре 1824 года Пушкин напишет брату: «После обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма», - а немного позже сообщит своему одесскому знакомому Д.М.Шварцу: «Соседей около меня мало, я знаком только с одним семейством и то вижу его довольно редко — целый день верхом — вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны… она единственная моя подруга — и с нею только мне не скучно».
«Что за прелесть эти сказки!».. Да, сейчас исследователи спорят об их источниках, поминают и братьев Гримм, и В.Ирвинга, но тот «русский дух», которым они пропитаны, наверняка идёт от Арины Родионовны, хоть и написаны они много спустя.
Наверное, нам трудно представить себе эти долгие зимние вечера. Сейчас Михайловское – место паломничества тех, кому дорог Пушкин, а тогда… Позвольте снова процитировать Сашу Чёрного:
Сквозь льдистое оконце
С морозной вышины
Глядит литое донце
Серебряной луны.
По кровле ветер пляшет,
Гудит в ночном саду,
И снег волнистый пашет
На скованном пруду…
…За снежным перелеском —
Не гость ли? Ох, Творец! —
Залился ровным плеском
Весёлый бубенец.
Быть может, друг столичный!
Пойти бы на крыльцо…
Беседы, хохот зычный,
Шипучее винцо…
Вот Сашеньке б утеха!
Сидит в снегах, как волк.
Но отзвенело эхо,
И колокольчик смолк…
Действительно, «в глуши, во мраке заточенья»! И появляются вроде бы шутливые, а на деле горькие строки:
Случалось ли поэтам слезным
Читать в глаза своим любезным
Свои творенья? Говорят,
Что в мире выше нет наград…
…Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей.
Я бы не стала, как некоторые пушкинисты, делать из этого вывод, что няня были чуть ли не самым чутким критиком стихов Александра Сергеевича. Здесь, скорее, речь снова об одиночестве в глуши.
Через двадцать лет после гибели поэта Михайловское посетил его почитатель К.А.Тимофеев, записавший рассказы «старика Петра, служившего кучером у Александра Сергеевича», и, в частности, свой диалог с ним:
«— А правда ли, Пётр, что Александр Сергеевич читывал няне свои стихи и сам любил слушать её сказки?
— Да, да, это бывало: сказки она ему рассказывала, а сам он ей читал ли что, не запомню: только точно, что он любил с ней толковать».
А вот строчки, обращённые к няне, мы все помним с детства:
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Здесь отражён и «грешок» Арины Родионовны – «любила выпить», как вспомнит о ней соседка по имению М.И.Осипова. Кстати, об участии няни в «пирушках» писали и друзья поэта:
Мы пировали. Не дичилась
Ты нашей доли — и порой
К своей весне переносилась
Разгорячённою мечтой…
…Шумней удалая пирушка.
Садись-ка, добрая старушка,
И с нами бражничать давай! (Н.М.Языков)






О любви поэта к няне рассказал всё тот же бывший кучер Пётр Парфёнов: «Арину-то Родионовну? Как же ещё любил-то, она у него вот тут и жила. И он всё с ней, коли дома. Чуть встанет утром, уж и бежит её глядеть: “здорова ли, мама?” — он ее все мама называл. А она ему, бывало, эдак нараспев (она ведь из-за Гатчины была у них взята, с Суйды, там эдак все певком говорят): ”батюшка, ты за что меня всё мамой зовешь, какая я тебе мать”.
— Разумеется, ты мне мать: не то мать, что родила, а то, что своим молоком вскормила. — И уже чуть старуха занеможет там, что ли, он уж всё за ней».
Наверное, о многом говорит и письмо Пушкина брату, написанное в конце февраля 1825 года: «У меня произошла перемена в министерстве: Розу Григорьевну я принуждён был выгнать за непристойное поведение и слова, которых не должен я был вынести. А то бы она уморила няню, которая начала от неё худеть». Мы практически ничего не знаем об этой Р.Г.Горской, нанятой матерью поэта домоправительнице в Михайловском (судя по тому же самому письму, ещё кое-что подворовывала – «Впрочем, она мерзавка и воровка), но для Пушкина, видимо, главное – что обижала няню.
Очень тяжело пережила Арина Родионовна неожиданный отъезд своего воспитанника из Михайловского по приказу нового императора: «Приехал вдруг ночью жандармский офицер из городу, велел сейчас в дорогу собираться, а зачем — неизвестно. Арина Родионовна растужилась, навзрыд плачет. Александр-то Сергеевич ее утешать: ”Не плачь, мама, говорит, сыты будем; царь хоть куды ни пошлет, а все хлеба даст”. Жандарм торопил в дорогу», - вспоминал Парфёнов.
Сохранился и полукомический рассказ М.И.Осиповой: «1-го или 2 сентября 1826 года Пушкин был у нас; погода стояла прекрасная, мы долго гуляли; Пушкин был особенно весел. Часу в 11-м вечера сёстры и я проводили Александра Сергеевича по дороге в Михайловское… Вдруг рано на рассвете является к нам Арина Родионовна, няня Пушкина… На этот раз она прибежала вся запыхавшись; седые волосы е беспорядочными космами спадали на лицо и плечи; бедная няня плакала навзрыд. Из расспросов её оказалось, что вчера вечером, незадолго до прихода Александра Сергеевича, в Михайловское прискакал какой-то — не то офицер, не то солдат (впоследствии оказалось фельдъегерь). Он объявил Пушкину повеление немедленно ехать вместе с ним в Москву. Пушкин успел только взять деньги, накинуть шинель, и через полчаса его уже не было. ”Что ж, взял этот офицер какие-нибудь бумаги с собой?” — спрашивали мы няню. “Нет, родные, никаких бумаг не взял, и ничего в доме не ворошил; после только я сама кой-что поуничтожила”. — “Что такое?” — “Да сыр этот проклятый, что Александр Сергеевич кушать любил, а я так терпеть его не могу, и дух-то от него, от сыра-то этого немецкого, такой скверный”».
И знаменитое, хотя и незавершённое стихотворение «Няне», наверное, передаёт её состояние после столь неожиданного отъезда
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждёшь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На черный отдалённый путь:
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят твою всечасно грудь.
То чудится тебе…
А 9 ноября 1826 года Пушкин, вновь приехавший в Михайловское напишет П.А.Вяземскому: «Деревня мне пришла как-то по сердцу. Есть какое-то поэтическое наслаждение возвратиться вольным в покинутую тюрьму. Ты знаешь, что я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни, хамов и моей няни — ей-богу приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеянности и пр. Няня моя уморительна. Вообрази, что 70-ти лет она выучила наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости, молитвы, вероятно, сочиненной при царе Иване. Теперь у ней попы дерут молебен и мешают мне заниматься делом».
Мне за иронией поэта видится куда более глубокое чувство!
Любили няню и друзья Пушкина. И.И.Пущин рассказывает о своём приезде к поэту в деревню: «Прибежавшая старуха застала нас в объятьях друг друга... Не знаю, за кого приняла меня, только, ничего не спрашивая, бросилась обнимать. Я тотчас догадался, что это добрая его няня, столько раз им воспетая — и чуть не задушил её в объятиях...» А своё письмо поэту вскоре после их встречи закончит: «Прощай, будь здоров. Кланяйся няне».
Сохранилось два письма Арины Родионовны Александру Сергеевичу, написанные под её диктовку. В первом из них, от 30 января 1827 года из Михайловского, которое писал, видимо, кто-то из дворни, она поздравляет его: «Милостивой государь Александра, Сергеевичь имею честь поздравить вас с прошедшим, новым годом из новым, сщастием;: ижелаю я тебе любезнному моему благодетелю здравия и благополучия» (привожу цитату, ничего не изменяя). Здесь же она выговаривает ему за невнимание к близким: «А я вас уведоммляю, что я была в Петербурге: й об вас нихто — неможит знать где вы находитесь йтвоие родйтели, овас соболезнуют что вы к ним неприедите». После отчёта о денежных расходах няня заканчивает письмо: «Присем любезнной друг яцалую ваши ручьки с позволений вашего съто раз и желаю вам то чего йвы желаете йприбуду к вам с искренным почтением» и подпись – «Аринна Родивоновнна»
Второе письмо, от 6 марта того же года, написано в Тригорском под диктовку Анной Вульф (М.И.Осипова, в частности, писала о няне: «Бывала она у нас в Тригорском часто, и впоследствии у нас же составляла те письма, которые она посылала своему питомцу). Это письмо удивительно сердечно: «Любезный мой друг Александр Сергеевич, я получила ваше письмо и деньги, которые вы мне прислали. За все ваши милости я вам всем сердцем благодарна — вы у меня беспрестанно в сердце и на уме, и только, когда засну, то забуду вас и ваши милости ко мне… Ваше обещание к нам побывать летом меня очень радует. Приезжай, мой ангел, к нам в Михайловское, всех лошадей на дорогу выставлю… [Пушкин действительно приехал в Михайловское в конце июля и пробыл там до середины октября]. Я вас буду ожидать и молить Бога, чтоб он дал нам свидеться… Прощайте, мой батюшка, Александр Сергеевич. За ваше здоровье я просвиру вынула и молебен отслужила, поживи, дружочик, хорошенько, самому слюбится. Я слава Богу здорова, цалую ваши ручки и остаюсь вас многолюбящая няня ваша Арина Родивоновна».
Может быть, это письмо вспоминал Пушкин, заставив няньку написать Дубровскому: «Приезжай ты к нам, соколик мой ясный, мы тебе и лошадей вышлем на Песочное»? И её заботу о воспитаннике – «Полно тебе, Степка, — сказала она сердито, — барин почивает, а ты знай горланишь; нет у вас ни совести, ни жалости». И ворчливуые подчас замечания барину– «Зачем ты встал с постели, — говорила ему Егоровна, — на ногах не стоишь, а туда же норовишь, куда и люди».
После замужества Ольги Сергеевны Арина Родионовна перебралась к ней, но прожила недолго. «Умерла она у нас в доме, в 1828 году, лет семидесяти с лишком от роду, после кратковременной болезни», - написала Ольга Сергеевна.
Принято считать, что никто из семьи Пушкиных не был на её похоронах. Однако М.А.Цявловский в своей летописи жизни поэта напишет: «Июль, 31. Вторник. Пушкин несомненно был на отпевании няни Арины Родионовны во Владимирской церкви (заупокойную служил священник Алексей Нарбеков) и на похоронах её на Смоленском кладбище». Очень бы мне хотелось ему верить!
Н.М.Языков писал в стихотворении «На смерть няни А.С.Пушкина»:
Я отыщу тот крест смиренный,
Под коим, меж чужих гробов,
Твой прах улегся, изнуренный
Трудом и бременем годов.
Ты не умрёшь в воспоминаньях
О светлой юности моей,
И в поучительных преданьях
Про жизнь поэтов наших дней.
Увы, могила няни поэта потеряна. Уже в 1976 году на стене Смоленского кладбища была установлена памятная доска:




Однако остаётся только повторить вслед за Языковым: «Свет Родионовна, забуду ли тебя?» И Пушкин помнил о ней до последних дней. В 1835 году он сообщит жене из Михайловского: «Нашёл я всё по-старому, кроме того, что нет в нём няни моей». А в стихотворении «Вновь я посетил» напишет:
Вот опальный домик,
Где жил я с бедной нянею моей.
Уже старушки нет — уж за стеною
Не слышу я шагов её тяжёлых,
Ни кропотливого её дозора.
Домик няни в Михайловском сохранялся дольше всех строений, но был взорван фашистами во время Великой Отечественной войны. Сейчас он отстроен заново, и в нём можно увидеть найденные на месте взрыва некоторые вещи: серьгу, ножницы…




Мы не знаем, как выглядела няня. Сохранился лишь один её словесный портрет, оставленный М.И.Осиповой: «Это была старушка чрезвычайно почтенная — лицом полная, вся седая». В музее хранится предполагаемый портрет её работы неизвестного художника (в начале статьи), но её ли? Барельеф, помещённый в предыдущей статье, выполненный П.Серяковым в 1840-ые годы, каким-то путём попал в руки М.Горького на Капри. Он очень похож на рисунок самого поэта. Вновь процитирую Цявловского: «Помета Пушкина об этом событии [смерти няни] в рабочей тетради на листе рядом со стихотворением «Волненьем жизни утомленный». На следующем листе два портрета Арины Родионовны — в образе молодой девушки, с косой и в кокошнике, и в старости, сделанные, видимо, после известия о смерти няни»:




И ещё одно воспоминание о няне. Ольга Сергеевна писала «Была она настоящею представительницею русских нянь; мастерски говорила сказки, знала народные поверья и сыпала пословицами, поговорками». И недаром именно к няне относят строки Пушкина:
Да ещё её помянем:
Сказки сказывать мы станем —
Мастерица ведь была
И откуда что брала.
А куды разумны шутки,
Приговорки, прибаутки,
Небылицы, былины
Православной старины!...




Памятник Пушкину и Арине Родионовне в Пскове


«Путеводитель» по другим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь

[Аля]

Тема уже изрядно избитая, но тем не менее, лишь крошечная часть жителей России знает подробности. Речь опять пойдёт о праздновании Нового года. Подавляющее большинство СМИ, нынче, как и многие предыдущие годы, выйдут с рассказом о том, что был такой хороший праздник Новый год с ёлкой, Снегурочкой и Дедом Морозом, но пришли к власти большевики и праздник запретили. А потом, спохватились и в 1935 году начали снова праздновать. И главное, почти всё так и есть. Опущены только маленькие детали, которые в корне меняют дело.

Чтобы эти детали понять нужно вспомнить, как и когда праздновали Новый год до Октябрьской революции. Новый год до Октября 1917 года был праздник господский. Праздновался он относительно узким кругом людей, потому что перед Новым годом вся Россия праздновала Рождество.
Это был народный, общенациональный праздник, когда гуляли все православные, да и не православные, зачастую, тоже.
После Октябрьской революции Советская Россия выпустила декрет «О введение западно-европейского календаря». Пунктом первым в нем говорилось: «Первый день после 31 января сего года считать не 1-м февраля, а 14-м февраля, второй день считать 15-м и т.д.».
Соответственно тогда появилось такое необычное явление, которые теперь является русской особенностью новогоднего празднования – Старый Новый год. Это день в который праздновали Новый год по старому, упраздненному царскому календарю.
В связи с переходом на общемировой календарь новый год сдвинулся, а Рождество осталось на старом месте, в результате Рождество оказалось после Нового года.
Трудно сказать обязательно ли надо было переходить на западноевропейский календарь. Однако надо согласиться, что жить в современном мире, когда в большей части человечества уже давно идёт январь 2021 год, а в России тянется декабрь 2020 года, сейчас было бы неудобно.
Причем большевики не были новаторами по части изменений календаря. В начале XVIII века календарь уже менял Петр I. Если бы Петр Великий ещё тогда не поменял календарь, то нынешней осенью Россия праздновала бы наступивший 7529 год. До Петра в России отсчитывали года не от Рождества Христова, а от Сотворения мира, а новый год отмечали в сентябре.
Но вернемся к календарю XX века и реформам большевиков. Новый год они считали гражданским праздником, а Рождество – поповским.
«Как быть с праздниками? – писали они. – Очень просто: поповские праздники лучше не праздновать. Праздники нужны человеку с двумя целями: 1). Иметь через определенный промежуток времени продолжительный отдых от труда и 2). Использовать этот отдых для разумных человеческих развлечений».
Исходя из этих соображений большевики установили следующие праздники: 1 мая; 1 января – Новый год; 22 января – Кровавое воскресенье; 12 марта – Низвержение самодержавия; 18 марта – День Парижской коммуны; 7 ноября – День пролетарской революции.
Однако церковные праздники запрещены не были. На Рождество отводилось 2 выходных дня, на Пасху – 2 дня, по одному выходному дню на Духов день, Благовещение, Преображение, Вознесение, Успение и Крещение.
Сознайтесь честно: многие ли из современных россиян, называющих себя православными, чтят эти праздники? И почему на Пасху сейчас всего один выходной день, когда при «богоборческой власти» было два?
Относительно празднования Нового года есть ещё одна деликатная деталь: до Октябрьской революции Рождество шло перед Новым годом, а после реформы календаря Рождество стали праздновать после Нового года – 7 января.
Православная церковь праздновать одновременно с Западом Рождество не захотела. И теперь новогодние праздники в России начинаются, когда у православных пост!!! Не должен настоящий православный верующий праздновать Новый год. А у нас случалось, что некоторые руководители регионов, на Новый год поздравляли население с рюмкой вина, а в Рождество шли в церковь и как ни в чем не бывало крестились, ставили свечки…
Для детей после реформы календаря тоже возникали проблемы: раньше ёлку ставили на Рождество и она могла стоять до Нового года. Теперь её ставили на Новый год и она стояла до Рождества. И ещё: в России никогда не было Санта-Клауса. Дед Мороз и Снегурочка – персонажи языческие и уместны на Новом году, но совершенно не уместны на праздновании Рождества.
Впрочем, вернемся в 20-е годы XX века. Перед Новым годом будет опубликована масса статей и неоднократно расскажут по телевидению, что «богоборческая» власть в 1929 году из идейных, конечно, соображений, запретила Рождество, а одновременно и Новый год «попал под раздачу».
На самом же деле в стране снова поменяли календарь. Об этом вообще мало кто знает, но не всегда власть развлекалась сменой часовых поясов, переходами на летнее и зимнее время. Были периоды, когда она экспериментировала с рабочим временем.
В 1929 в связи с изданием постановления «О переходе на непрерывное производство в предприятиях и учреждениях СССР» был введен так называемый, табель-календарь. С одной стороны такой график работы давал послабление: в стране устанавливался шестичасовой рабочий день вместо восьмичасового. Но почти все выходные в праздники отменялись.
После этого потребовались усилия, чтобы возродить Новый год. Но сделать это удалось лишь частично. Приближалась война. Страна переходила на мобилизационный тип экономики. День 1 января до начала Великой Отечественной войны так и остался рабочим днем.
Вечером 31 декабря 1940 года по всей стране загремели балы-маскарады: звучал джаз, играли баяны, выводили вальсы духовые оркестры. До самого утра народ толпился у украшенных елок на улицах городов, гулял во дворцах культуры, разогревались всю ночь работающих буфетах…
А утром многие из гуляющих шли на работу, в первый день 1941 года!( С )

[Музей Света]

Есть объяснение, восходящее к древнерусскому языку
Чем прежде всего отличаются дореволюционные издания книг и газет? Если вы открывали хоть один такой раритет, то прекрасно знаете - в глаза сразу бросаются многочисленные буквы Ъ.
Есть, конечно, и другие приметы - разные "яти", например. Но их не так много. А вот от "еров" (так в старину звалась буква Ъ) просто пестрит. Настолько, что даже читать такой текст трудновато с непривычки.
Смотрите сами:




Русский лингвист Лев Успенский подсчитал как-то, что в общей сложности на все эти "еры" ежегодно уходило 8,5 миллионов страниц лишнего печатного текста. В общем объеме практически любой книги порядка 4% всех букв составляли "еры".
При этом никакой роли буква Ъ в конце слова не играла. Она даже не обозначала мужской род, поскольку было много слов мужского рода без "ера" на конце. Посмотрите текст, приведенный выше, и обратите внимание на слово "муравей".
Просто Ъ было положено автоматически ставить в тех случаях, когда слово без него заканчивалось на согласный звук.
Но почему вообще возникло такое правило? Зачем был нужен Ъ на конце слова, где он никак не читался? Чтобы понять это, нужно заглянуть в историю русского языка. А вернее, даже древнерусского.




Когда-то в нашем языке было такое правило - все слоги должны были оставаться открытыми. То есть заканчиваться гласным звуком. При этом Ъ и Ь тоже были гласными, только очень краткими. Ученые называют их редуцированными.
Так что русич слово "берег", например, разделил бы на следующие слоги: бе-ре-гъ.
Спустя века краткие гласные Ъ и Ь совсем перестали произноситься, превратившись в безмолвные знаки. Закон открытого слога перестал действовать. Но все писцы и переписчики, все грамотные люди старались воспроизводить старинный облик слов.
В корнях, суффиксах и приставках редуцированные совсем выпали и перестали писаться, потому что было трудно запомнить, где их надо ставить, а где нет. Но в конечной позиции все было слишком наглядно. Поэтому "ер" там удержался очень надолго, став просто частью письменной традиции.
(с)

[люБОЛЬ]

В ночь с 29 декабря 1916 года на 30 в Петрограде убит Григорий Распутин


Кто он был на самом деле?..
Ребёнком Григорий очень много болел, в результате этого стал религиозным человеком и много странствовал по монастырям. Такой образ жизни сформировал вокруг него круг из духовных лиц, монахов и старцев
Был ли Распутин провидцем или всего лишь шарлатаном, до сих пор этот вопрос не известен... Знакомство с людьми духовного сана привело его в 1903 году в Петербург - к ректору Духовной Академии. Там он познакомился с архимандритом Феофаном и епископом Гермогеном. И лишь только через год петербургской жизни о нём пошла слава - старца и юродивого. Отец Феофан сказал о сподвижнике сёстрам будущего черногорского короля Милице и Анастасии, а те сообщили об этом императрице. Сёстры черногорки привезли старца в Царское Село, где 1 ноября 1905 года произошла первая встреча Григория с Николаем II
После этого слава о нём только росла. Скоро он оброс большим кругом влиятельных лиц. Многие считали за благо попасть в круг его близких людей

Кто-то поклонялся ему глубоко и искренно, веря в его непогрешимую святость. А кто-то считал его сущим дьяволом во плоти, не находя в его адрес никаких эпитетов, кроме как — святой чёрт.
Не берёмся о нём судить — потому что впечатление возникает двоякое. Скорее оттого что нет достаточной и полной информации о нём и его чудо свершениях.( С )

[Аля]

Вывалив из корзины на приплесок еще живых, но уже вяло пошевеливающихся стерлядок, дежурный крепко зажимал голову крупного, пьяно бунтующего налима и через жабры вынимал крылато развернутую, медово-желтую печень, по-здешнему — максу.
Аким и все парнишки постарше сортировали рыбу, стараясь не наступить и, не дай бог, плюнуть на невод — уловистость снасти испортишь, — и краешком глаза наблюдали, как обстоит дело с ухой, чего в нее попадет сегодня, и, переглядываясь меж собой, показывали большой палец, заметив, какую дородную нельмищу полосует дежурный. Отрезав из-под нежного подкрылка свежий, соком истекающий кус, дежурный артельщик иссекал его на полене в кубики, раздавал мальцам вместо сладости, и те охминачивали за обе щеки свежую рыбу так быстро и жадно, что на губы их выдавливался прозрачный жир.
Забулькало, заворковало в котле, аж в костер сплеснуло. Огонь приутих, зашипел и тут же воспрянул, треснул, приподнялся, достал выпуклое дно котла, уперся в него гибким всходом и раскрылся ярким цветком, в середке которого темнела маковица чугунного котла. Ребятишки, которые босые, совсем еще хилоногие, облепили огневище, и кто в него сучок, кто щепочку совал, стараясь посильным трудом заработать себе еду и даром греясь большим артельным огнем.
Касьянка покрикивала и распоряжалась у огня пуще, чем Киряга-деревяга в рыбоделе: давала указание, чтоб огонь держали, чтоб руку не подтолкнули и вообще не мешали, не путались бы под ногами. Самый уж разнестроевой карапуз — мальчишка по прозвищу Тугунок, и тот был захвачен трудовым потоком — старательно резал лук острущим ножом на лопатке весла, выпустив от напряжения белую соплю на губу.
Сестренка Тугунка, погодок Касьянке, припасла котелок, держала его наготове, чтоб, как наступит пора, растирать в нем максу с луком, не бегать, не искать посудину. Очень это важный период — заправка ухи: обваренную максу вынимали черпаком, кидали в котелок и перетирали вместе с луком. Желтую, парящую жижицу затем вытряхивали обратно в котел, и дивно сдобренная, без того валящая с ног сытным ароматом уха обмирала в котле, словно тронувшееся сдобное тесто, готовое в любой миг полезть через край от силы, его распирающей, и полной вызрелости.
К бурно закипевшему котлу, по которому гоняет лавровые листья и в середине кружит белопенную воронку, завихряя в ней горошинки перца, мелкие угольки, серые лохмоты отгара и комаров, дежурный прет в корзине вычищенную, вымытую, расчлененную рыбу. Из корзины торчит лунно отблескивающий, раздвоенный хвост огромной нельмы, трепещут и хрустят еще о прутья крыла стерлядок, буро светится нарядный таймененок.
Попробовав черпаком еще пустое варево на соль и удовлетворенно подморгнув Касьянке, напряженно ожидавшей в сторонке приговора, дежурный с плеском вываливал в котел рыбу. Только что бушевавший, булькающий котел охватывала дрема, переставали кружиться по нему, плескаться в его гулкие, щербатые бока вспененные волны, обрезало пенистую воронку, видно делалось накипь, кольцом очертившую посудину изнутри, — как ни три, как ни мой старый чугунный котел, в порах его всегда останется скипевшийся жир.
Какое-то время смешанно, кучей покоится в котле рыба, чуть только пошевеливает ее из-под низу и нет-нет вышибет наверх блестку жира. Поначалу россыпью катаются кругляшки жира по просторам котла начищенными копейками, но варево со дна пошевеливает и тревожит все сильнее, все напряженней. Вот уж один-другой кусок плавкой нельмы с крылом или жировым плавником приподняло, перевернуло; уха начала мутнеть, облачком кружиться, наливаться горячей силой — блестки жира в пятаки величиной, в рубли, расплавленным золотом сплошь уже покрыли варево, и в посудине даже что-то тонко позванивало, словно выплавленные капли золота падали на звонкое чугунное дно артельного котла.
Первым наверх выбило широкий, крылатый хвост нельмы, трепыхнула плавником пелядка и тут же сваренно уронила его. Всплыл, выгнулся дугой таймененок с сонно распахнутым ртом и занырнул обратно; выбросило, закружило стерляжьи остроносые головы. И пошел рыбий хоровод! Куски рыбы, белые, красноватые, с прожелтью, с плавниками и без плавников метались по котлу, переворачивались, выпрыгивали пробками и оседали на дно. Лишь матово отливающий хвост нельмы стойко еще держался над котлом, но и он завядал, сворачивался.
Варево подбрасывало нагоревшим огнем, вертело, гоняло бурунами, и сам котел и крюк над ним содрогались, будто вскачь неслись, позвякивали железом, и бодрое клокотанье возбуждало, веселило и подгоняло артельный люд, занятый колотухой.
И вот дохнуло по берегу ароматом свежья, легким еще, но уже выбивающим слюну, а как растерла Касьянка максу, бухнула приправу в котел, и уха вспухла, загустела, впитывая жир и луковую горечь, куски рыбы как бы изморозью покрылись, и рыбьи головы сделались беззрачными, таким плотным запахом сытного варева, допревающего на тихом жару, опахнуло людей, что ребятишки сплошь задвигали гортанями, делая глотательные движения, и не отрывали уж глаз от плавающего поверху, белого, на большую осу похожего, пузыря нельмы — лакомства, которым дежурный, если захочет, поделится с ними.
Втягивая воздух носами, артельщики орали друг дружке: «Башка кружится, вот как жрать захотелось!», «Духом валит с ног!». «Шевелись, шевелись да к ухе подвались!» — поторапливал бригадир.
— Рыбе перевар, мясу — недовар! — попробовав варево из черпака, подмаргивал истомившимся, сидящим вокруг котла ребятишкам дежурный. — И молодцы же мы, ребята, — дежурный чуточку думал и, как бы отчаявшись, махал рукой, поддевал и вышвыривал из черпака в протянутые ладошки самого малого старателя — Тугунка — нельмовый пузырь.
Тугунок, утянув белый шнурок в ноздрю, подбрасывал пузырь с ладошки на ладошку, дул на него вытянутыми губами и бойко начинал им похрустывать, будто репку грыз, а ребятишки завистливо смотрели на него, у которых накипали слезы на глазах, но дежурный и сам, осоловелый от запашистого варева, не давал горю места, удало распахнув телогрейку, засунув два пальца в рот, оглашал залихватским свистом берег и еще блажил во всю глотку:
— Навали-ись, у кого деньги завели-ись! Хл***** уху, поминать бабушку глуху!
— Пора, пора! — откликались рыбаки. — У голодной пташки и зоб на боку…
— Шевелись, шевелись, мужики! — торопил дежурный. — Уж солнышко на ели, а мы все еще не ели!..
— Любимая весть — как позовут есть! — устало, но складно пошучивали рыбаки.
— Гнется с голоду, дрожится с холоду…
На ходу зачесывая волосы, у кого они успели отрасти, и приволочась к столу, рыбаки не садились — валились на скамьи, вытягивали ноги и какое-то время оглушенные, разбитые сидели, не шевелясь, не разговаривая и даже не куря.
В это время, рассыпавшись по берегу, молодые силы, которые еще на иждивении, отыскивали миски, чашки, котелки, переданные им старшими братьями, уже зарабатывающими себе хлеб. Посуда старая, потрескавшаяся, ложки разномастные, большей частью своедельные, попрятаны в кочах тальников, под настилом рыбодела, за камешником, за бревешками — у каждого едока своя ухоронка и своя очередь к котлу.
Сказавши: «Эх, и муха не без брюха!» — дежурный кашевар делал черпаком крутой вираж в котле и вываливал в миску Тугунка кусище рыбы. Руки малого проседали под тяжестью, от забывчивости снова вытягивался из носа к губе шнурок.
— Держи! Крепче держи! — подбадривали Тугунка связчики из терпеливой очереди.
— Не уси усёнова! — выталкивал строптивый работник напряженным шепотом и обмирал, дожидаясь второго захода в котел, — дежурный черпаком поверху снимет запашистого навару с плавающими в нем лохмотьями максы, лука и жира, скажет, опрокидывая черпак над миской:
— Н-ну, фартовай парняга! Н-ну, фартовай! Вся как есть вкуснятина зацепилась! Поешь, поешь, парень, рыбки, будут ноги прытки! Следушшы!
Задохнувшийся от запаха ухи и оттого, что «вся ему вкуснятина зацепилась», напрягшийся темечком — не запнуться бы, не упасть, Тугунок мелконько перебирал ногами, загр**** песок драной обувкой, правясь к артельному столу, а руки ему жгло горячей миской. Но он терпел, не ронял посудину с едой, ожиданием которой свело, ссудорожило все его, еще не закаленное терпением, жиденькое, детское нутро.
Рот мальчишки переполнился томительной слюной от зверушечьего нетерпения, скорее хватить пищи, захлебнуться обжигающим варевом, откусить кус хлебушка… Темнеет у малого человека в глазах: немеет нёбо, и липкая слюна не держится во рту — скорее, скорее к столу, но так жжет руки миской, так жжет — не удержать! Ой, не удержать! Уронит! Сейчас уронит!.. Отчаяние охватывает мальчишку, слезы застят глаза, вот-вот уронит он наземь миску и сам с нею грянется…
— Дай уж донесу!
Касьянка! Затем в Боганиде и есть Касьянка, чтоб всем вовремя пригодиться и помочь. Семенит за Касьянкой Тугунок, заплетается в собственных кривых ногах и, кажется ему, про себя, молчком умоляет:
— Не расплессы! Не расплессы!..
Поставив миску с ухой на стол, Касьянка пристраивает малого на скамейку, выдавливает ему нос в подол и суровое дает наставление:
— Ешь, не торопись! Да покуль горячо, хлеб не стрескай, потом пусту щербу швыркать…
Тугунок мычит что-то согласное в ответ, а сам уж хлеб кусает, скорее ложкой в миску и тянет дрожащие, от напряжения потом окрапленные губы встречь ложке, дует, дует на варево, не видя и не слыша уже ничего и никого вокруг. Всех малых препроваживала и определяла за столом Касьянка, всем давала хозяйские наказы не спешить и не смолачивать хлеб наголо. Котелок Киряги-деревяги, фронтовой еще, мятый, Касьянка всегда без очереди подносила и самого большого начальника определяла за стол меж ребятами и бригадой.
— Спирт-то разом не вылакай! — и ему суровый давала наказ. — Опять не поевши свалишься. Ты помаленьку: выпей, похлебай, выпей да похлебай…
— От кому-то зынка попадется! — обводил застолье взглядом Киряга-деревяга. В голосе его любовь напополам с неподдельным изумлением. — Ротный старсына!
— Да, братва, зачем не подождал я жениться? Касьянку-официантку засватал бы!
— Будет шелепать-то, будет! Пейте, ешьте, уработались! — легкая, беленькая порхала по берегу Касьянка от котла к столу, от стола к котлу, что метляк, что птаха малая, и уж после, когда все были у дела, все заняты едой, оглядев застолье заботливым взглядом, тыкалась девчушка с краю стола, ела торопливо, но опрятно, готовая в любой миг вскочить, поднести чего иль выполнить чью просьбу!
Блюдя поначалу сдержанность, и старшие, и малые парнишки расходились в еде, слышался перестук и бряк ложек о посуду, швырканье носов — теплый дух еды расплывался по нутру малых работников, оставшихся наедине с собою, со своей посудинкой, и хоть ложка узка, да цепляла по два куска, и дело спорилось.
Мужики подбадривали малых застольными присказками: «Какой человек ни есть, а хочет есть!», «Ешь, братва, наводи шею!», «Мельница — водой, а человек силен едой!», «Ешь чира досыта, будет чирка боевита!», ну и всякое тому подобное, что в других местах при детях запретно было бы молвить, в Боганиде звучало обычно. Отдельной застольной шуткой, от которой никак не могли удержаться рыбаки, шло в прокат слово «уха» — уж такое это слово, что со всеми другими словами само собой вяжется.
— Дети кругом, — укоризненно качала головой Касьянка, указывая ложкой на малышей.
— И дамы! — бригадир подмигивал артельщикам, выставлял на стол пузатую аптечную бутыль со спиртом, — Ну, мужики! Как говорится, без хлеба не работать, без вина не плясать. Пей перед ухой, за ухой, после ухи, уху поминаючи!..
Короткое оживление за столом, сдержанный хохоток. Алюминиевая кружка от едока к едоку по кругу шла, опорожнив которую рыбаки кто крякал, кто лишь кулаком рот утирал, кто заедал, хрустя луком, кто и присказку, опять же к месту, мол, чай-кофий не по нутру, была бы водка поутру. Но уже шутки и разговоры дряблые какие-то, через силу вроде бы говорились — делу время, потехе час, пора и за ужин.
Бригадир и за кружку брался последним — сидел он у торца стола хозяином-отцом, его заботы сперва о семье, потом о себе. Киряга-деревяга вытягивал шею — убывал, на глазах убывал спирт из пузатой бутылки — что как не достанется? Бригадир, потомив большого начальника, подсовывал ему стеклянную банку из-под баклажанной икры, брякал об нее алюминиевой кружкой:
— Здоров буди, снайпер! — говорил и, обведя полукруг посудиной, кивал головой: — Всей честной компании!
— Кушайте на здоровье! — хором откликались малые боганидинцы, уже отогревшиеся, приободренные едой.
Бригадир пил, размеренно гукая кадыком, затем сплевывал под ноги, шумно выдыхал и, прежде чем хлебнуть ухи, разок-другой шевелил ее ложкой, словно бы взбадривая варево.
Кашевар хотя и сытее князя бывает, однако ему тоже пришел черед определиться к столу, и, сказавши насчет того, что нельма сегодня попалась нагульна, навариста и еще: «Рюмочка — чок, катись в роточек!» — и он наваливался на еду.
Никаких больше разговоров. Бригада ужинает. Венец всех дневных свершений и забот — вечерняя трапеза, святая, благостная, в тихую радость и во здравие тем она, кто добыл хлеб насущный своим трудом и потом.
— Как уха, работники? — обязательный вопрос каждого дежурного кашевара. И на вопрос этот первым должен откликнуться голова застолья — бригадир. Раскрасневшийся от еды и спирта, вольно распахнувший рубаху на груди, где средь путающегося волоса всосалось несколько комаров, он великодушно возвещал:
— Не зря говорится — добрый повар доктора стоит!
— Брюхо, что гора, доплестись бы до двора! — вклинивались в разговор артельщики.
Малые, сморенные едой работники, пусть и разрозненно, тоже хвалили кашевара, едва уж ворочая языком:
— Очень хоросо!
Уха из стерляди, лососины или осетрины: старинный рецепт
Уха холодная с гренками
Уха архиерейская: старинный рецепт
Уха волжская из сазаньих голов с икрой
Уха донская с помидорами
Уха онежская из сущика
Уха с головизной: старинный рецепт
Уха с солёными огурцами: старинный рецепт
Барская уха

[Музей Света]

Один из излюбленных аргументов многих адептов альтернативно-исторических учений в пользу того, что "вся официальная история - подделка!" - это сравнительная редкость, с которой встречаются в музеях средневековые доспехи и оружие со следами ударов, полученных в боях. Ага-а, радостно вопят новохроноложцы, точно вам говорим - все доспехи в XIX веке на Малой Арнаутской сделали, и по музеям всего мира распихали - потому и выглядят как новенькие!
И ведь, что интересно, кто-то ж верит... Впрочем, старинных доспехов и оружия со следами практического применения в открытых экспозициях музеев действительно не очень много. Но причины тому - вполне объективные.

Для начала - немного о принципах пополнения музеев средневековым вооружением. Все оно, по сути, делится на два вида: это либо оружие, найденное в земле, либо оружие, которое когда-то изначально было частью чьей-то коллекции. Результаты археологических находок обычно выглядят примерно так:




И здесь весьма сложно судить о наличии боевых повреждений, поскольку металл поела коррозия. Хотя вот, например, на мече справа я бы отметил зарубину на сильной части клинка, довольно похожую на такую, какую оставил бы другой меч в случае вынужденного парирования лезвием...)
Другая часть оружейных экспозиций, обычно выставляющаяся в музеях - это оружие, которое когда-то либо было частью личных коллекций богатых людей, и, соответственно, стояло и лежало в замках на бархатных подушечках, либо было взято как трофей - и опять-таки попало в чью-то частную коллекцию, где служило для памяти потомков - "а вот эту саблю я в бою с турка взял", либо было наградным или церемониальным... В общем, что-то в этом духе.
Вы учтите, что исторические музеи как таковые вообще начинают появляться в среднем со второй половины XVIII века. До этого никому особенно не приходило в голову выставлять подобные вещи на всеобщее обозрение. Аристократы хранили старинное оружие как память, и объекты их коллекционирования, по сути, довольно редко воевали. Вот, например, редкий доспех XIV века - Ульриха IV, графа Матчского, из замка Хурбург:




И то - скорее всего, доспех этот сборный. Детали друг другу не родные, собрали эту броню хранители арсенала Хурбурга, как конструктор. Но тем не менее все элементы - XIV века, друг другу подходят.
Уточнение: как поправили автора, доспех именно этот - не вполне кошерный. Есть вероятность, что как раз он - поздняя реконструкция, и к упомянутому графу отношения не имеет. В истории все бывает сложно, да...)
Есть тенденция: чем дальше вглубь веков, тем меньше попадается оружия и брони в действительно хорошей сохранности. Потому что в древности никому не приходило в голову это дело сохранять. Вот современный солдат тащит в музей пробитый бронежилет? Ни фига - он меняет бронепластины и продолжает его носить, либо, если ремонту не подлежит, броня отправляется на списание.
Вот и в старину было так же. Доспехи, в которых часто воевали, дуэлировали и т.п., в конце концов отправлялись либо в ремонт, либо в переплавку. Они стоили так дорого, что заказывать новые, а старые сохранять как память могли себе позволить только очень обеспеченные люди. И люди эти самые отправляли в запасники своих арсеналов доспехи хорошие, достойно выглядевшие, чтоб перед потомками не стыдно было. А изрубленную в бою броню... Зачем?
И мечи, сабли, шпаги постигала та же участь. Небольшие боевые зазубрины заполировывали, клинок перетачивали, пришедший в негодность эфес (например, с отломанной дужкой или квиллоном) меняли, чтобы оружие до последнего сохраняло презентабельный вид. Если этого добиться не удавалось - в перековку!
Точно так же в музеях попадается оружие, которое было частью боевых арсеналов, но повоевать которому не довелось, и поэтому оно сохранило презентабельный вид.




Доспехи глянцевые, ножны не потертые (заметьте, дорогие), и т.п. Потому что все испорченное либо ремонтировалось, либо переплавлялось на новые, годные вещи. Особенно если там была хорошая сталь - в Грузии, например, еще в XIX веке некоторые ушлые кузнецы перековывали обломки старинных булатных сабель на новые. Изготовить с нуля настоящий булат они уже не могли, поэтому слегка шельмовали...)
Специально сохранять "на память" для потомков поврежденные доспехи начали только тогда, когда они перестали быть сверх-дорогими. Вот, например, шлем XVI века, пробитый пулей:




Вот изнахрапленный пулями кирасирский трехчетвертной доспех века XVI или XVII:




Причем, что интересно, одна пуля броню пробила, а другая - нет.
Кроме того, здесь включается уже современный социальный фактор. Музеи предпочитают выставлять самые красивые, в наилучшей сохранности экспонаты. Просто потому, что они лучше смотрятся. Поврежденными выставляются только совсем уж уникальные вещи, вроде, например, старинного княжеского шлема, сохранившегося в единственном экземпляре.
А вот, например, изрубленная русская кольчуга из Воронежского краеведческого музея:




Именно с нее тот музей когда-то начался. Ее купили, как основу экспозиции, в 1894 году у иеромонаха Задонского монастыря Еронтия Курганского. По другим сведениям, святой отец пожертвовал кольчугу бесплатно - данные расходятся...)
Кроме того, к сожалению, некоторое количество подделок в музеях имеет место быть. От этого никуда не деться, поскольку людей не переделаешь. А встречаются и ошибки. Музейщики порой выставляют современные реконструкции рядом со старинными вещами, иногда в одном и том же стеллаже. Люди идут мимо, не вникают в подписи, где сказано - реконструкция, фотографируют и удивляются, почему все такое новенькое?
А эти фото потом оказываются в интернете, где их просто по неграмотности выдают за снимки реальных, историчных вещей. Далее энтропия только возрастает...)

Дневник ролевика

[люБОЛЬ]

Солдаты и младшие офицеры 31-го Сибирского стрелкового полка, 19 февраля 1916 года.

Первую мировую войну во Франции называют Великой войной. И это правильно - в стране было мобилизовано 6.8 миллионов солдат - 17% населения. В России было мобилизовано 8% населения, но в абсолютном цифрах это составляло 15.4 млн. человек - больше, чем в какой либо другой воевавшей стране, включая Германию (13.3 млн.). Поэтому, несмотря на последовавшую более страшную и кровавую Гражданскую войну, Первая мировая несомненно была Великой войной и для России.
К сожалению, ныне она всё больше становится "Великой забытой". И это неправильно.

Фотографию, что приведена выше, я увидел в семейном архиве родственников, и она меня очень заинтересовала. Но о том, кто на ней изображен, ничего известно не было. Правда на обороте фотографии имелись подписи, поясняющие чернильные цифры, поставленные у некоторых фигур:




На форуме VGD (https://forum.vgd.ru) мне помогли прочесть написанное:

1, 2 - Я с подпрапорщиком Дедюх
3 - Андрей Алекс. Брыков
4 - прапорщик Першин (младший офицер 15й роты)
5 - Елена
6 - Ф.Брыков (брат Андрея Алексеевича)
19 февраля 1916 г. деревня Мороськи, Виленской губернии (ныне эта деревня находится в Беларуси, она расположена примерно на пол-пути между Минском и Вильнюсом).

...а потом и идентифицировать некоторых воинов:

Номером 3 обозначен Андрей Александрович Брыков, обладатель четырех Георгиевских крестов, кавалер многих других наград. Он, по-видимому, был примером и своего рода "отцом" для молодых бойцов - не зря он везде, и даже в подписи к приведенной фотографии, величается по имени-отчеству.

Уроженец Рязанской губернии, Андрей Александрович проживал в сибирском Ачинске и воевал в 31-м Сибирском стрелковом полку. В сети нашлось несколько его фотографий (больше всего здесь).


Прапорщик Андрей Александрович Брыков (фото - сайт medalirus.ru).

На некоторых ресурсах Брыкова называют полным Георгиевским кавалером, но это, возможно, не совсем точно. На груди у Андрея Александровича действительно красуются четыре Георгиевских креста, но по известным на сегодняшний день документам среди них нет креста 1й степени:

Крест №129491 4-й степени. За отличие в боях с 17-го по 27.09.1914.
Крест №35356 3-й степени. За отличие в боях с 27.01 по 8.02.1915.
Крест №36567 3-й степени. За отличие в бою у д. Кролевола, где командуя взводом, удержал важный пункт и отбил противника силой более роты, препятствуя обходу левого фланга нашего батальона.
Крест №2128 2-й степени. За отличие в боях с немцами.

Также Андрей Александрович был награжден Георгиевской медалью №35209 (26.01.1915 г.)


Номером 6 обозначен "Ф.Брыков, брат Андрея Алексеевича".

Мне не удалось найти в списках 31-го Сибирского полка другого Брыкова с именем на "Ф" и отчеством Алексеевич или Александрович (А.А.Брыков в некоторых приказах назван Александровичем, в других Алексеевичем). Но в соседнем сибирском полку воевал рядовой Федор Брыков, возможно двоюродный брат Брыкова-старшего.


Рядовой Федор(?) Брыков


Номер 5 - безвестная Елена


Елена из деревни Мороськи


Номер 4 - прапорщик Першин.

Першиных в 31-м Сибирском полку служило несколько, но прапорщик среди них был только один - Николай. На фото он предстает балагуром, рубахой-парнем и душой компании.


Прапорщик Николай Першин

Николая, как и Елену можно узнать на нескольких снимках, где присутствует А.А.Брыков, например здесь


Бойцы 31-го полка. А.А.Брыков в центре, Николай Першин справа, Елена стоит в дальнем ряду (фото - сайт medalirus.ru)


Больше всего вопросов вызвала у меня идентификация номеров 1 и 2. Кто из них "Я" и как его зовут?

Сопоставление наград показало, что номером 1 обозначен подпрапорщик Трофим Петрович Дедюх, уроженец села Новая Маячка Таврической губернии. Вот он точно был полным Георгиевским кавалером, одним из четырех в 31-м Сибирском полку на тот момент, но единственным, награжденным английской медалью Д.С.М. - ее характерный подвес "птичкой" виден на снимке.


Подпрапорщик Трофим Дедюх

Его Георгиевские награды:
Крест №73796 4-й степени. Высочайше пожалован и роздан генерал-адъютантом Максимовичем, за отличие в боях.
Крест №21617 3-й степени. За боевые отличия против германцев.
Крест №5137 2-й степени. За боевые отличия против германцев.
Крест №6722 1-й степени. Награжден от Имени Государя Императора, Его Императорским Высочеством Великим Князем Георгием Михайловичем в память годовщины войны.

На снимке сделанном 10 февраля 1916 года вновь видны трое из наших героев: слева внизу сидит А.А.Брыков, справа от него улыбается Николай Першин, а слева-вверху стоит Трофим Дедюх.


Фото - сайт medalirus.ru


Последним удалось узнать человека под номером 2. В семейном архиве нашелся снимок, который показал, что "я" - это Михаил Николаевич Некрасов, ефрейтор 148 Каспийского полка, который после ранения и лечения в госпитале осенью 1915-го был, по видимому, направлен в 31-й полк.


Ефрейтор Михаил Николаевич Некрасов

...

Приведенные фотографии сделаны в начале и середине февраля 1916 года, когда на нашем фронте царило относительное затишье. Никто из смотрящих на нас со снимков еще не ведал своей ближайшей судьбы. 21 февраля года германцы начали неожиданное наступление против французов в районе Вердена, и военное положение последних стало стремительно ухудшаться. Франция оказалась на грани катастрофы и стала призывать Россию как можно скорее оказать ей помощь.

Российское командование решило безотлагательно начать наступательную операцию. Главный удар был определен в районе белорусских Нарочанских озер силами 2-й армии, в состав которой входил и 31-й Сибирский полк. Это решение оказалось роковым. Природные особенности района до крайности затрудняли наступательные действия. Ранняя весна и распутица еще более усложняли выполнение задачи, а немцы хорошо укрепили свои позиции. Потери наших войск были огромными: в мартовских боях 1916-го года 2-я армия потеряла почти 80 тыс человек - это 30% личного состава. Такова оказалась цена неподготовленного наступления.

Никаких видимых успехов в ходе Нарочанской операции достигнуто не было. Тем не менее, она вероятно спасла Францию. Германские атаки под Верденом временно прекратились, и французы успели подтянуть резервы. Россия выручила союзника, "но разве от этого легче?" - ведь заплачено за это было жизнями наших солдат.

Андрея Александровича Брыкова выбили из строя первым - 14 марта он получил пулю в правое плечо. На следующий день шрапнель достала Трофима Петровича Дедюха - его ранили в ногу. Всего за несколько дней наступления 31-й полк полк потерял около 1500 человек, из них более 200 безвозвратно...

...

Кровавая мясорубка под французским Верденом не останавливалась еще 10 месяцев. Совокупные потери сторон составили около 400 тыс. человек только убитыми. Но к декабрю 1916 года линия фронта между немцами и французами вновь оказалась там же, где находилась в феврале.

Андрей Александрович Брыков после лечения в рязанском госпитале возвратился в свой полк. В марте 1917 года он был награжден орденом Св.Станислава III степени, а в июне того же года произведен в подпоручики.

Трофим Петрович Дедюх оправился от ран и также вернулся в строй. В мае 1917 года за боевые заслуги года он был произведен в прапорщики.

Николай Першин продолжал службу. В августе 1916 года его наградили орденом Св.Анны III степени, а в марте 1917-го, уже будучи поручиком, он получил орден Св.Станислава III степени.

Николай Михайлович Некрасов вернулся с войны живым. В 1922 году он женился на Александре Николаевне Розановой, сестре моего деда. Их брак дал начало одной из наших семейных ветвей, но это уже совсем другая история...

Источники:
Сайт памяти героев

С.Б.Патрикеев. Сводные списки кавалеров Георгиевского креста 1914–1922 гг.


( С )

[Аля]

Мои читатели, а вас никогда не посещала мысль подумать о том, как выглядели наши не столь уж далекие предки? Например, во времена, когда Русь начала готовиться к тому, чтобы выйти на поле Куликово? Дело в том, что о внешнем виде тогдашних людей мы судим в основном по документам, написанным и нарисованным намного позже, в XVI веке. Это я в основном намекаю на Летописный Лицевой свод, потому что это для нас очень важный источник, так как изображений в нем предостаточно. Но только изображают они то, как тогдашние художники, жившие в XVI веке, видели своих предков. Точно также и мы, точнее современные художники сегодня тоже много чего изображают.





Изображение русских охотников X1V века на деревянной резьбе из Штральзунда


Есть конечно, ещё реконструкции Герасимова и его последователей, которые с определенной долей допущения показывают внешний вид наших предков, в основном тех, кто сыграл какую-то важную роль и про кого мы с определенной долей уверенности можем сказать, что вот это, например, череп Ярослава Мудрого.




Изображение русских охотников XiV века на деревянной резьбе из Штральзунда

Но есть и другие замечательные источники, которые почему-то долгое время упускались из виду. Впрочем, сейчас в наш век повального Интернета и Big Data никому и ничему не спрятаться, ни скрыться, надо только сопоставлять документы и можно увидеть много всего интересного.




Изображение русских охотников XiV века на деревянной резьбе из Штральзунда


Вот например, есть в Германии добрый город Штральзунд. Когда-то давно – один из ганзейских городов, который богател и жил за счет торговли с одним далеким городом, расположенным в краю лесов, болот, медведей и балалаек. Стоп, это я увлекся, балалаек тогда еще не придумали. Город этот назывался Новгород и везли купцы оттуда нефть… Нет, нефть везут сейчас, тогда везли меха и воск.




Изображение русских охотников XiV века на деревянной резьбе из Штральзунда


И вот купцы из доброго города Штральзунда заказали для своей церкви святого Николая скамью, которая рассказывала об их работе и, так сказать торговых партнерах. Ага, о новгородцах. Наивно предположу, что московиты, скорее всего, выглядели похоже, потому что хоть «новгородчи» и не считали себя «низовцами», но по внешнему то виду они, наверное, не сильно различались.




Изображение русских охотников XiV века на деревянной резьбе из Штральзунда


Так вот на скамье, которую заказали купцы для того, чтобы сидеть на службах и собираться, чтобы обсудить дела, например, как торговать с русскими через Ригу, сделали несколько резных панелей. На них мастера изобразили то, как русские (на самом деле новгородцы и так далее, русские как единый народ тогда еще не появились) охотятся на пушного зверя и потом приносят шкурки, чтобы продать их купцам. И все они как один – волосатые и бородатые. Это вообще самое интересное и бросающееся в глаза на этих панелях – бороды, заплетенные в косы. Очень интересно, потому что это как-то не укладывается в то представление о наших предках, которое закладывается нам со школьной скамьи. Во всяком случае бород, заплетенных в косы точно не было.
Что еще можно заметить на этих досках? То, что похоже, основным промысловым зверем была белка, которую били тупыми стрелами или сбивали шестами, а потом собирали с помошщью собак. Заодно показали и бортничество – небольшой медведь просто умиляет. И в итоге все собранное приносят купцу в городе.




Изображение русского купца XIV века на резной доске в Любеке


Может быть, такими русских охотников видели только в Штральзунде? Нет, вы знаете, если посмотреть ганзейские источники, то там русских именно так и видели и именно так и запомнили. Одним из центров Ганзы был добрый город Любек. Так вот в музее искусства и культуры этого города сохранилась часть скамьи того же времени с резьбой.
На ней изображены не сцены охоты, а просто один купец, продающий соболиную шкурку. Так вот купец этот одет в высокую шапку. И у этого купца тоже большая борода, заплетенная в косы.




Изображение русского купца XIV века на резной доске в Любеке


Так что во второй половине XIV века русские купцы и охотники, и наверное, не только они, носили длинные бороды, заплетенные в косы. Модный тренд у них тогда такой был, как сказали бы хипстеры сегодняшнего времени.
Кстати, все эти панели несколько лет назад показывали в Историческом музее в Москве на выставке, посвященной отношениям России и Германии. Сейчас всё, конечно, вернулось назад в Штральзунд и Любек, остается только фотографии с выставок разглядывать и каталоги листать.
------
канал

[люБОЛЬ]

Мы привыкли лихими называть 90-ые годы XX века. Но судя по фотографиям, 20-ые годы прошлого столетия были ничуть не лучше: этакий разгульный пир во время чумы. Фотографии переносят нас в смутное время послереволюционной бури, где на «осколках самовластья» ломаются и рушатся судьбы людей. Но одновременно, процветает невиданный подъем свободной коммерции.
Рынки и магазины вновь оживились





Рынок в Москве времен нэпа. Примерно 1920-22 годы. Фото: wikipedia.org

Из воспоминаний А. Рыбакова, советского писателя: «... ввели нэп, ... отменили продуктовые карточки, на Арбате появились частные магазины, снова возник Охотный ряд, и здоровые красномордые молодцы в белых фартуках рубили на колодах мясо. ..У китайцев покупали игрушки — шарики на резинке, резные бумажные фонарики...»

Оказывается, китайцы тоже не брезговали торговлей во времена НЭПа!





Рынок в Москве. Фото pastvu.com



Торговые ряды во дворе Апраксин, 1924, Петроград. Фото; http://dev.opeterburge.ru/




Владелец Власов в автомобиле перед витриной своего магазина на улице Садовой, в 20-ые годы. Фото: pastvu.com





Коммерческий магазин на Лиговском проспекте. Ленинград. 1925 год. Фото: pastvu.comРестораны набивались битком нэпманами, криминальными личностями, красивыми легкодоступными женщинами. Рекой лилось шампанское, цыгане пели нестройным хором, плакали скрипки, сверкали хрустальные бокалы и граненые графинчики. Столы ломились от деликатесов: икра, дичь, фрукты. Колоритная атмосфера отлично показана в сериале «Место встречи изменить нельзя» и «Рожденная революцией»

Из воспоминаний Олицкой Екатерины Львовны (эсерка, писатель)«Лицо и изнанка жизни. Роскошь и нужда. Сменились, может быть, персонажи, сущность была старая, давно знакомая — хищники, спекулятивные сделки, грабежи, скрытые и откровенные до наглости. Недаром расшифровывалось название «Высший совет народного хозяйства» — ВСНХ — «Воруй Смело Нет Хозяина». Реквизированные при обысках вещи нередко прилипали к рукам реквизиторов.»

Общий зал ночного ресторана гостиницы Европейская. Ленинград. 1924 г. Фото https://cont.ws/@ronanejoегендарная "Астория"




Легендарный ресторан "Астория", где "поужинал" Шарапов. Фото pastvu.com




Роскошные наряды женщин восхищали. Мода 20-х была элегантной и женственной. Фото: wikipedia.orgМагазины поражали невероятным ассортиментом, и невероятными же ценами.

Из воспоминаний Аркадия Райкина: «... буквально в течение суток витрины магазинов заполнились разнообразными товарами. Мы ходили от витрины к витрине любовались этим изобилием, не веря своим глазам... Особенно поразили меня шоколад, торты, пирожные, глыбы шоколада».

Витрина Елисеевского магазина 1929 год. Ленинград. Фото: pastvu.com




Продуктовый магазин, 1920 год. Фото: https://photochronograph.ru/




Изобилие, возникшее из ничего, поражало. Ведь вчера еще есть было нечего. Фото: https://www.yaplakal.com/

[Музей Света]

Каждый вечер на Тумском происходит маленькое «волшебство» и мы его застали. Дело в том, что фонари на Тумском газовые, и каждый вечер фонарщик зажигает их по одному, обходя весь остров. Мегапозитивный мужик в специальном костюме «под старину» и в шляпе подарил массу впечатлений и позволил ощутить себя в том времени.

[Аля]

скрин с http://collection-online.moa.ubc.ca/home
Если бы эти изделия были найдены в Китае, то их, с большей долей вероятности, историки отнесли бы к династии Хань или ей подобным. Почему? Ну потому что в Китае знали колесо, соответственно "допускалось" использование первых примитивных механизмов. Для примера можно привести литейную форму для бронзового храпового колеса (Китай, 206 до н. э. — 220 н. э.)




открытый источникНо вся проблема в том, что такие изделия обнаружены в Южной Америке в Перу и отнесены к так называемым Андским цивилизациям с официальной датировкой от 300 г. до н.э. / 300 г. н.э., а это означает что шестерней такие изделия в этом регионе быть просто не могут, но вполне могут быть... булавой - и они ею стали (согласно музейного каталога).
Однако, объяснить разницу между шестеренками того же средневековья или тем же антикитерским механизмом древних греков




открытый источники "булавами" индейцев... не просто




скрин с http://collection-online.moa.ubc.ca/homeБолее того, и в "булавах" индейцев кроме самих зубьев присутствуют ещё и такие ярко выраженные детали шестерни, как:
ступица шестерни




скрин с http://collection-online.moa.ubc.ca/homeвыточки и спицы для уменьшения веса шестерни + для гашения весомого виброудара ведущей шестерни (какая досада для булавы-то?!)




скрин с http://collection-online.moa.ubc.ca/homeобод шестерни




скрин с http://collection-online.moa.ubc.ca/homeкроме того, на одной такой древней перуанской "булаве" просматривается рифленый профиль в виде "сеточки" (явная имитация или муляж с какого-то исчезнувшего оригинала)! Может в оригинале это были несквозные выточки?..




скрин с http://collection-online.moa.ubc.ca/homeИ даже элементы эвольвентного профиля...
Почему это именно муляжи, у меня есть своё объяснение, подробнее можно ознакомится по ссылке.
Подобные элементы (обод, ступица, выточки, спицы и т.п.) присутствуют и на современных шестернях.
Например, шестерни для радиоуправляемого вертолёта...




открытый источникили для велосипеда




открытый источникДа почти в любых...




открытый источникА поскольку таких артефактов найдено аж несколько десятков только по одному музею - музей Антропологии, Ванкувер, Канада




код некоторых экспонатов: Sf517, Sf519, Sf509, Sf505, Sf520, 2990/782... Состав: медь+золото. Размеры: 1.5-2 см x 8-10 см.то можно предположить, что на самом деле их должно быть ещё больше (см. другую тему). И как я говорил ранее, все эти шестерни (будем называть вещи своими именами) - это только копии каких-то оригинальных деталей какого-то старинного утраченного механизма - механизма той исчезнувшей цивилизации, которую сами индейцы называли "богами"...




скрин с http://collection-online.moa.ubc.ca/homeВозможно это был редуктор, условием для функционирования которого была максимально лёгкая форма всего агрегата (см. тему), либо другие условия.
Что это был за агрегат?.. Пишите ваши комментарии.
п.с. И-да, версия историков тоже имеет полное право на существование. Более того, она вполне может быть рабочей. Современные шестерни тоже можно использовать в качестве отличной булавы!




открытый источникДорогие друзья, пишите ваши комментарии, делитесь своими мнением и смотрите другие интересные темы

[люБОЛЬ]

Крепость была построена в 1492 г. на правом берегу р. Нарва, прямо напротив расположенного на другом берегу реки Нарвского замка, и была названа в честь Ивана III. В рамках проекта по сохранению культурного наследия и развитию туристического потенциала, здесь уже несколько лет проводятся реставрационные работы.




Вид на Ивангородскую крепость со стороны Нарвского замка. Фото из архива автора.
В рамках этих работ проводят свои исследования и археологи Института истории материальной культуры РАН. В ноябре этого года здесь начались широкомасштабные раскопки, общая площадь которых составит 1,5 тыс. кв. метров.




Археологические раскопки в Ивангородской крепости. ИсточникЗа время работ обнаружены сотни находок – различные бытовые предметы, фрагменты печных изразцов, костяные резные изделия, стеклянные бусы, монеты и многое другое. Коллекцию еще предстоит обработать, систематизировать и подготовить к публикации. Я же, в настоящей заметке расскажу о трёх самых интересных находках, обнаруженных в ходе раскопок.
Еще в 2004 г. археологи нашли и частично вскрыли рондель – фортификационную полуциркульную конструкцию для дополнительной защиты воротного проезда Ивангородской крепости 1492 г. В этом году появилась возможность расширить раскоп, и вскрыть эту конструкцию полностью.




Источник – сайт ИИМК РАНОб уникальности этой находки рассказал председатель комитета по культуре Ленобласти Владимир Цой: «Это небольшая сенсация, так как подобная конструкция фиксируется впервые в древнерусском/ренессансном фортификационном зодчестве на территории Руси. Скорее всего, перед нами переосмысление Дюреровских ронделей для локальной защиты ворот маленькой крепости».




Источник - паблик ИИМК РАН ВКонтактеВ ходе работ собрана представительная нумизматическая коллекция, состоящая, в основном, из шведских монет XVI-XVII вв. В этой коллекции есть и своя изюминка – австрийский серебряный талер 1623 г. Эта монета крайне редко попадает в руки российских археологов.




Источник – сайт ИИМК РАНА самая последняя и крайне интересная находка сделана всего несколько дней назад – это деревянные сани.




ИсточникИх расчистка и дальнейшая фиксация должны быть закончены со дня на день, археологи определят степень сохранности, а в будущем, обязательно расскажут об их конструктивных особенностях, хронологических рамках бытования и т.п.




Археолог Алексей Липатов на расчистке саней. Фото Артёма Анисимова в комментариях к новостному сообщению. ИсточникАрхеологические работы в Ивангородской крепости продолжаются, и мы надеемся, что исследователей ждёт еще немало интересных открытий и находок!




Археологические раскопки в Ивангородской крепости. ИсточникP.S.: К сожалению, мне не удалось посетить эти раскопки, и пообщаться с моим замечательным коллегой Алексеем Липатовым. С этим местом у меня связаны самые теплые воспоминания. Здесь я работал в июле 1987 года под руководством прекрасного археолога – Петренко Валерия Петровича. Здесь впервые попал на фото в газетном репортаже о раскопках, это была ленинградская «Смена» . Очень жаль, что вырезка не сохранилась… А еще, эта экспедиция оказалось судьбоносной в моей личной жизни .
Заметки по теме: «Топ-5 археологических открытий и исследований в Крыму в 2020 г.», «Топ-10 мировых археологических открытий 2020 года»