О РЕЛИГИОЗНОМ БЫТЕ БУХТАРМИНСКИХ СТАРООБРЯДЦЕВ * (ПО РЕЗУЛЬТАТАМ ЭКСПЕДИЦИИ 1927 г.)
Старообрядцы Горного Алтая. XIX в.
* Бухтарма - правый приток Иртыша, в 1920-е гг. территория Бухтарминского уезда Семипалатинской губернии.
В основе такой отчужденности бухтарминцев от пришлого населения лежат их религиозные убеждения. Основной состав местных жителей — старообрядцы разных толков, преимущественно беспоповцы поморского согласия. Центром беспоповщины на Бухтарме является деревня Белая, где находится главная молельня, или как часто ее называют „церковь“. Здесь же в Белой живут и главные беспоповские наставники или „старики“, которые по вызову в разное время, а также в определенные сроки ездят в Печи и Коробиху (другие окрестные селения), где и справляют обряды крещения и служат.
При приезде беловских „стариков“ в Печи и Коробиху, верховой разъезжает по деревне, крича: „кто начало желает принимать?“ В Фыкалке и Язевой имеются свои молельни и наставники, которые подчиняются беловским старикам, среди которых долгое время Ассон Зырянов играл руководящую роль. Не старообрядцы часто называли его даже архиереем.
Из всех деревень беспоповцы ездят венчаться верхами в Белую, где молельня по внутреннему убранству в значительной мере приближается к единоверческим церквям; имеет даже алтарь, чего нет ни в Язовой, ни в Фыкалке. Кроме того, в Белой имеются особые одежды (красные я красно-зеленые кафтаны) для наставников, совершающих богослужение в большие праздники, а также выписаны венцы и кадило, в то время как в других молельнях кадят обычной старообрядческой неподвесной кадильницей, представляющей собой открытую или закрытую глиняную, или металлическую чашку с ручкой, того же типа, как вообще у старообрядцев-великорусов, повторяющей форму древнехристианской „кации“. В будни и в малые праздники в Белой, как и в других деревнях, наставник ведет богослужение в обычной моленной одежде.
Кроме моления в „молебной“, кержаки много молятся дома, особенно же старухи. В каждом доме в переднем углу устроена божничка со старинными литыми крестами и иконами, около которой на стене висят лестовки и подручник. Обычно старухи встают задолго до рассвета и в течение полутора - двух часов совершают моление. Помолившись, старуха будит следующего по возрасту члена семьи, а сама идет в кухню для исполнения очередных утренних хозяйственных работ. Разбуженный член семьи занимает место перед иконами и совершает утреннюю молитву, правда, более краткую, чем старуха. За ним молятся следующие члены семьи. В крепких кержацких семьях приходилось наблюдать на долгой утренней молитве не только взрослых, но и подростков 12—14 лет и даже детей 7—10 лет. Все они молятся с лестовками и подручниками.
В прежнее время старики собирались в Белую для обсуждения своих религиозных и общественных дел; теперь таких „стариковских судов“ не бывает. Тем не менее, авторитет „стариков“ и начетчиков стоит высоко, и все, не желающие быть исключенными из общины, должны строго подчиняться их наставлениям.
Свою веру бухтарминские беспоповцы называют „стариковской“, так как ими в религиозном отношении руководят старики, и в своих религиозных убеждениях они следуют „заветам стариков“. Все, кто не принадлежит к „стариковской вере» для бухтарминских кержаков являются „мирскими“, что равносильно по значению „поганым“.
С „мирскими“ стараются иметь как можно меньше сношений, что особенно ярко сказывается во внешних отношениях. Одним из важных пунктов для кержаков является соблюдение и почитание „чашки“, т. е. не употребление пищи совместно с „мирскими“ и из той посуды, которую употребляют „мирские“. Сами себя часто называют—„мы чашны“, „мы братишны“, чем хотят выразить, что они могут есть или пить из одной чашки только со своими же кержаками. В силу этого в каждом хозяйстве имеется два набора посуды — для „чашных“ и для „мирских“. Хозяйка зорко следит за тем, кому из гостей можно дать какую посуду. Если по ошибке „мирскому“ попадет „братишна“ чашка,
то ее не пускают в обиход, пока не очистят от дьявольского прикосновения освящением в молебной, предварительно вымыв с молитвой в реке. Мыть посуду стараются в речной, проточной воде, чтобы лучше очистить от всякой нечисти и, по словам переселенцев, в случае, если кто-нибудь из переселенцев мыл свою посуду или, в особенности, самовар выше по течению, то ждут, пока не пронесет течением эту воду, в которой „дьявол“ или „антихрист“ купался.
Соблюдение „чашки" идет очень глубоко, и это твердо выполняют даже дети. Приходя в школу, они приносят с собой в отдельных посудинах воду для питья и ни за что не будут пить воду из того ведра, из которого берут остальные дети в школе („мирского“). Если же дети переселенцев, в шутку, нальют в их посуду этой воды или тайком выпьют из их бутылок, то происходит драка—маленькие кержаки разбивают бутылки и в мороз, между уроками, бегут на реку к проруби напиться ледяной воды, и ничто не заставит их пить воду вместе с „мирскими“. Кержак, побывавший в доме, где нет „братишной“ посуды, приехав домой, уже не ест вместе со своей семьей, пока не получит разрешения от наставника и не выполнит епитимии.
Молодые кержаки, пришедшие с военной службы, также должны выполнить епитимию, очиститься, после чего они допускаются в молельню и к общему столу со своими домашними. В праздник, при сборе гостей, или на поминках, всегда ставят несколько столов, и порядок рассаживания гостей зависит от того, „чашны“ они или нет; „мирских“ сажают за отдельный стол.
Кержаки часто и гостеприимно приглашают к себе в гости переселенцев и приезжих, но сами ни к кому из них не ходят и ничего у них не едят, так как у тех все приготовлено без
благословения, „дьявольскими руками“.
Источник:
Бломквист Е.Э. Гринкова Н.П. Кто такие бухтарминские старообрядцы// Бухтарминские старообрядцы. Л.: 1930.
Оленные тунгусы. Гравюра начала XIX в.
«ОТ ЗИМОВИЙ СВОИХ ОТХОДИТИ НЕ СМЕЮТ, БОЯСЯ ОТ НИХ ИНОЗЕМЦЕВ».
О СБОРАХ ЯСАКА СРЕДИ ЛЕСНЫХ НАРОДОВ ВОСТОЧНОЙ И
СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ В XVII в.
… Там, где русские уезды в Сибири строились на развалинах татарских княжеств и царств, где они находили уже мало-мальски сложившиеся общественные отношения, там казне было не трудно использовать готовую организацию для того, чтобы ввести «окладной» ясак и взыскивать его систематически.
Совершенно в другом положении находились уезды, возникшие в тех уголках Сибири, куда до русских не заглядывали монголо-тюркские завоеватели… Все тамошние обитатели могли сказать про себя «что де мы, здесь живучи, ясаку платить никому не знаем, и прежде де-сего с нас ясаку никто не бирывал».
Сбор ясака среди этих племен был сопряжен с большими трудностями и опасностью. Ясачные сборщики, сказано в Мангазейской смете 1632-1633 года об иноземцах, «по лесам за ними для ясака не ходят, потому что сыскать негде, живут, переходя с места на место, и с рек на, реки, да и от зимовий де своих отходити не смеют, бояся от них, иноземцев».
В 1655 г. мангазейские служилые люди бьют челом: «на твои-де государевы службы посылаются их понемногу, человека по три, и для-де безлюдства им, служилым людям, платят твой государев ясак безстрашно». Воевода Игнатий Корсаков, препровождая челобитную, подтверждал, что иноземцы платят ясак «безстрашно, из воли, что принесут в ясак, то у них служилые люди и приимают, а о добром твоем государевом ясаке с жесточью им служилые люди говорить не смеют».
Енисейский воевода в 1629 г. дает еще более яркую характеристику положения вещей: «тунгусские люди», пишет он, «под твоею государьскою рукою еще не укрепились и ясаку с себя дают мало и то с подарки, а не оклады, а иные ничего не дают, и как им о ясаке служилые люди учнут говорить... и они служилых людей побивают».
В 1681 г. Нерчинский воевода так описывал трудности сбора ясака на Аргуни с намасинских тунгусов: «а по окладным-де ясачным книгам доведется с них иметь ясак собольми, по три соболя с человека, и те-де намясинские тунгусы живут самовольно и безстрашны, твоему государеву указу чинятся непослушны, и шерть свою (клятву – присягу на верность) ... позабыли, платят ясак по своей воле... и то не со всего своего роду, которые в окладных ясачных книгах имяны написаны».
В 1703 г. приказчик Петр Чириков пишет, что коряки «в казну государеву... платят малое число без аманатов, повольно для того, что они коряки, новсягодно шатаются, живут самовольно, русских людей побивают».
Этих кочевников, которые сегодня здесь, завтра там, и найти было не легко. Беспрестанно «на жирах, где они живали, ясачные люди», в последующие годы их уже сыскать нельзя: «люди-де мы кочевные, а не сидячие; где похотим, там, зашед, и живем», —говорят они про себя. К ясачным зимовьям они приходят «год перед годом... неровно», как сказано о казымской и обдорской самояди в Березовской ясачной книге. «И сысскивать их, березовок их служилым людям по тундрам немочно— люди кочевные, живут от Березовского уезда далече по тундрам и у моря», — писал березовский воевода Алексей Мешков в 1634 г.
Иногда с зимовья не поступает совсем ясака, потому что туземцы откочевали и с государевым ясаком с платежом не бывало ни одного человека (Усть-Неиское зимовье, Мангазейского у. в 1650-1651 г.).
Представление об этой подвижности кочевого населения дают ясачные книги. По Мангазейской ясачной книге 1680-1681 года видно, что в Верхотаэское зимовье из 79 самоедов пришли только —-33, в Инбацкое зимовье из 87 остяков— 44, в Турыжсское зимовье из 119 тунгусов— 20, в Илимпейское из 73— ни один. Все здесь зависит от случайности. «Уже ламутки», — читаем мы в 1755 г., — «за единое досадителъное слово от платежа ясаков уходят в отдаленные места».
При таких условиях невозможно говорить о каком-либо мало-мальски приблизительном учете плательщиков ясака (как в степных волостях – улусах). Ясачные сборщики не в состоянии даже переписать по именам тех ясачных людей, которые налицо. Нередко ясак приносят за всех своих сородичей два-три человека и «с кого тот ясак... не сказывают и, заплатя де государев ясак, отходят от них (ясачных сборщиков) и от зимовей вскоре, боясь того, чтоб их в аманаты в зимовья не переимали».
Источник:
Бахрушин С.В. Ясак в Сибири в XVII в. Новосибирск, 1927
ПРЕДМЕТЫ ВООРУЖЕНИЯ И БОЕПРИПАСЫ МОНКЫСЬ УРИЙ
«Городок Монкысь урий». Данный объект находится в центре таежного Приобья, на реке Большой Юган и представляет собой остатки исторического населенного пункта XVI – начала XVII века. Его раскопки проводились краеведами и археологами с 80-х годов прошлого века.
Наиболее полно памятник был изучен под руководством авторов данной книги в 2011–2013 годах. Материалы полевых работ хранятся в шести городах и пяти музеях России. В результате исследования были воссозданы некоторые реалии истории Сибири рубежа XVI–XVII веков. Установлено, что городок служил резиденцией общинного вождя Тонемы (Тоньи) – потомка князя Бардака, возглавлявшего аборигенное население инородческих волостей Сургутского уезда Тобольского разряда в период административного закрепления региона в составе Московского царства. В 1616–1619 годах Тонема поднял мятеж против воеводской власти и русского населения, занимался грабежами торговцев, промышленников и служилых людей.
В 1619 году отряд казаков, посланный из города Сургута на подавление мятежа, провел военную операцию, в результате которой крепость была взята штурмом. На сегодняшний день городок Монкысь урий – это единственный практически полностью изученный раскопками археологический памятник Сургутского Приобья последнего этапа освоения Западной Сибири Московским государством, связанным с историей коренного населения реки Большой Юган.
ПРЕДМЕТЫ ВООРУЖЕНИЯ И БОЕПРИПАСЫ
Данную группу составляют предметы вооружения, военное снаряжение, в том числе детали воинского костюма. несмотря на их относительную многочисленность (314 экз.), собственно о вооружении жителей городка и, соответственно, аборигенного населения края, мы можем сказать немного. В первую очередь, в связи со спецификой этой коллекции, о которой говорилось выше. В частности, наличия большого количества находок боеприпасов, выпущенных из огнестрельного оружия при осаде и штурме городка (см.: глава 2.4. Прил. 3.2). с другой стороны, подавляющее большинство остальных предметов вооружения также имеют импортное происхождение.
Предметы наступательного вооружения и боеприпасы: холодное оружие данная категория предметов в коллекции отсутствует. о тех или иных типах холодного оружия, имевшегося у населения городка, мы можем судить лишь по косвенным артефактам, а также некой исторической и событийной логике.
исходя из данных документальных и фольклорных источников (Прил. 1 и 2), равно как принимая во внимание находки использованных боеприпасов для огнестрельного оружия, о которых будет сказано ниже, мы предполагаем, что военное противостояние и конфликт вряд ли были бы возможны, не обладай жители городка оружием. Таковое у защитников «крепости», безусловно, было, но какое и в каком количестве – вопрос сложный, поскольку данных для анализа крайне мало. из интересующих нас объектов позднего средневековья, находящихся на левобережье сургутского Приобья в относительной близости от Монкысь урия, известно только несколько воинских захоронений XV–XVII веков, обнаруженных при раскопках могильника усть-Балык [Семенова, 2001. с. 42–44, 111, 251. рис. 5 – 2; 6 – 1, 2; 12]. судя по их материалам, помимо лука и стрел основным наступательным оружием в среднем Приобье были слабоизогнутые сабли пешего воина.
другим, но крайне редким видом оружия были копья. наличие такого оружия в могилах свидетельствовало об относительно высоком социальном статусе их владельца [Кардаш, 2010б. с. 363–371]. косвенным фактом использования сабель воинами городка Монкысь урий можно считать находки на-
конечников ножен. В. и. семенова при раскопках 1990 года обнаружила на памятнике два оригинальных медных предмета, которые она интерпретировала как «воронковидные сосуды». По предположению исследователя, эти изделия являлись прототипами современных хантыйских берестяных воронок для разогревания клея [Семенова, 2005. с. 60. рис. 41]. В качестве доказательства использования данных металлических предметов в таком качестве В. и. семенова привела факт нахождения внутри одного из них небольшой деревянной лопаточки [Семенова, 2005. рис. 41 – 1]. на наш взгляд, это не является бесспорным фактом и может рассматриваться только в качестве одного из вариантов интерпретации, тем более что деревянный предмет мог быть простой щепкой.
Наконечники ножен (?) – 4 экз. (рис. 2.3.11 – 57–60). Это – три предмета конусообразной формы, овального сечения, изготовленные из листа меди, свернутого в виде воронки. Возможно, для этого был использован кусок пришедшего в негодность медного котла. В двух случаях края листа плотно совмещены в технике фальцовки, в одном случае – в виде зубчатого соединения. самое большое изделие (15,5-10,0-1,8 см) найдено на южном склоне оборонительно-жилого комплекса (уч. р/47). два других – размерами 15,5-8-5,1 и 10,7-9,2-3,4 см – обнаружены рядом, в постройке № 2.3(4). Четвертый наконечник найден в переотложенном слое раскопа № 4 (1990 года). Предмет собран из трех тонких медных листов, причем, вероятно, из специально подготовленного для данной цели металла. наконечник пятиугольный, размерами 6,0-5,0-0,8 см. на лицевой стороне предмета точками изображен прямоугольный щит с полукруглым низом, который под углом слева направо пересекает двойная линия чеканных точек. В уголках и на лицевой стороне наконечника прослеживается несколько отверстий – от мелких гвоздиков или штифтов крепления металла к деревянной основе. наконечник до сих пор является неотъемлемой деталью ножен. В случае потери этой детали ее могли воспроизводить из подручных материалов, в том числе – из медного листа от вышедшего из употребления медного котла. Все находки данных изделий из городка Монкысь урий были сосредоточены в южной части его оборонительно-жилого комплекса. Возможно, это была та часть средневековой «крепости», где происходил активный обстрел городка. кроме того, возможно иное, но именно военное использование таких наконечников. В том числе в качестве втоков сошек для стрельбы из бердыша либо для преодоления нападавшими «ледяного панциря» городка.
Лук и стрелы. использование лука с боевыми стрелами, причем обеими сторонами конфликта, зафиксировано в хантыйских преданиях об осаде Монкысь урия. Много сюжетов из этих сказаний посвящено высоким навыкам в стрельбе из лука их главного персонажа – защитника городка, хантыйского богатыря Тоньи (Прил. 2.1–2.11). При раскопках городища было обнаружено 132 «утилитарных» наконечника стрел из железа (82 экз.) и кости (50 экз.). из железных наконечников стрел к боевым формам можно отнести не менее 50 экз. из костяных в качестве боевых мог использоваться только один тип костяных наконечников – стержневидной формы: таких найдено 29 штук. При этом около 70% всех наконечников были найдены в составе поминальных комплексов, связанных с погребениями, открытыми на руинах разрушенного городка. Принадлежность стрел с такими наконечниками к поминальным воинским комплексам сомнения не вызывает. Археологами зафиксировано, что эти стрелы были воткнуты вертикально в грунт по периметру могил [Семенова, 2005. с. 76].
Помимо чисто «утилитарных» наконечников стрел, обнаружено 50 экз., выполненных из медного листа, – они явно ритуального назначения.
Типологическому анализу значительной части наконечников стрел Монкысь урия посвящен специальный раздел монографии В. и. семеновой [2005. с. 43–47. Табл. 6–8]. Большую обобщающую работу по систематизации средневековых наконечников стрел по северным памятникам Западной сибири выполнил А. П. Зыков [А–2008. с. 131–163]. Мы же посчитали важным в рамках своего исследования рассмотреть не только формальную сторону предметов, но также особенности их бытового и ритуального использования. Поэтому все наконечники стрел представлены в следующей главе – в контексте ритуального комплекса городища Монкысь урий (раздел 3.3.2).
Предметы наступательного вооружения и боеприпасы: огнестрельное оружие
Кремень ружейный – 1 экз. (рис. 2.4.12 – 61). При раскопках 1990 года в постройке № 2.5(6) была найдена четырехугольная каменная пластинка (2,3-2,0-1,1 см) с зазубринами от высекания искры [Семенова, 2005. с. 55. рис. 16 – 5]. Предмет мог быть потерян нападавшими при штурме. Впрочем, не исключено его приобретение жителями городка задолго до этих событий и использование в качестве части огнива.
Боеприпасы для огнестрельного оружия – 242 экз. (рис. 2.4.6–2.4.8). В коллекции имеются боеприпасы трех категорий:
– артиллерийские чугунные ядра диаметром от 3,0 до 4,0 см – 15 экз.;
– железные пули диаметром 1,4–1,8 см – 16 экз.;
– свинцовые пули диаметром 1,2–1,4 см – для ручного огнестрельного оружия – 211 экз.
Все они детально охарактеризованы в специальном приложении (3.2).
Форма литейная для пуль («пулелейка») – 2 экз. (рис. 2.4.7 – 65, 66). Первая форма представлена одной керамической створкой Г-образной в плане формы (в виде симметричного угла). Ее общие габариты: 4,0-3,6-2,0 см. с одной стороны в ней прослеживается полусферическая выемка диаметром 1,0–1,4 см, снабженная каналами для заливки металла (литник) и для оттока лишнего металла (выпор). Торец формы декорирован орнаментом в виде повторяющегося мотива «уголок с отростком» и двух параллельных линий, идущих по краям изделия. на лицевой части формы изображены два зигзага, асимметрично вписанных друг в друга. створка найдена в северной части оборонительно-жилого комплекса (уч. Ж’’/37, ур. 45,76 м) у северного угла постройки № 2.7(8). обломок створки другой литейной формы сходен по форме и размерам (4,6-3,0-2,7 см). диаметр полусферического углубления у нее – 1,5–1,7 см. Артефакт залегал в переотложенном слое раскопа № 4 1990 года и, вероятно, ранее находился в постройке № 2.9,2 или 2.7(8).
Были связаны или нет данные литейные формы с материальной культурой населения городка – точно не известно. они могли попасть в городок случайно, например, с захваченным ханты огнестрельным оружием и боеприпасами казаков, убитых при транспортировке казны Томского гарнизона (см.: глава 2.3.4). другой вариант: они могли быть потеряны стрельцами при осаде и штурме городка. По крайней мере, никаких иных археологических свидетельств использования жителями городка пищалей при раскопках обнаружено не было. кроме того, в западносибирских городках XVI–XVII веков, принадлежавших аборигенному населению, литейных форм археологи пока не находили. В отличие от форм для изготовления оловянных украшений, которых обнаружено достаточно много [Кардаш, 2103а. с. 139. рис. 3.11 – 1–4]. В целом же, принцип отливки изделий в формах был известен населению западных и центральных областей таежного Приобья с энеолита (III тысячелетие до н. э.) и начала эпохи бронзы (первая треть II тысячелетия до н. э.).
Предметы защитного вооружения
Звенья кольчуги (кольчужного панциря) – 55 экз. (рис. 2.4.11 – 1–55). остатки кольчуг представлены отдельными железными кольцами-звеньями и фрагментами полотна. диаметр колец варьируется в пределах 0,9–1,5 см. кольца изготовлены из проволоки округлого или овального сечения. на некоторых экземплярах прослеживается соединение проволочных колец при помощи заклепок. некоторые кольца были явно разорваны (рис. 2.4.11 – 49–55), что может являться результатом их намеренного повреждения в ходе боевых действий. находки были распределены относительно равномерно по всей площади оборонительно-жилого комплекса городка. девять экземпляров обнаружены на южной периферии поселка. особо примечательны детали кольчужного доспеха, которые мы склонны интерпретировать как застежки (рис. 2.4.11 – 1–5). на это указывает сходство данных изделий с известными медными кольцами – элементами застежек доспеха. Застежка ворота (лицевого разреза) представляет собой, в одном случае, медный вытянутый крюк с шипом длиной 5,5 см, снабженный цепочкой медных колец диаметром 0,8 см (9 шт.). два других – это фрагменты длиной не менее 4,1 см, с явно обломанным крюком, но также снабженные цепочками из медных кольчужных колец. две из них были связаны с постройкой № 2.1.(2), одна – с постройкой № 2.5(6).
Такие находки крайне редки на археологических памятниках аборигенов Западной сибири. для сравнения: в слое XVII – первой трети XVIII века надымского городка, где железные кольца и фрагменты полотна кольчужного панциря являются рядовой находкой, таких медных застежек вообще не обнаружено [Кардаш, 2013а. с. 160]. относительно большое количество оторванных застежек в городке Монкысь урий создает впечатление некой неординарной («поспешной») деятельности. При этом вряд ли она могла относиться ко времени задолго до осады и штурма данного поселка. кроме того, такие артефакты были обнаружены вблизи погребений № 1 и № 2, в которых были захоронены погибшие при осаде жители городка. Последнее приводит нас к мысли о том, что эти элементы доспеха могли попасть в культурный слой при снятии кольчуг с погибших воинов, причем, вероятнее всего, с защитников крепости.
В целом же, совершенно очевидно, что кольчуги принадлежали как осаждавшим, так и оборонявшимся воинам. В любом случае эта специфическая военная экипировка, на наш взгляд, относилась к категории импортного доспеха, скорее всего, русского. Защитный доспех типа «кольчатого панциря» был характерным элементом русского вооружения на протяжении XIII–ХVII веков [Кирпичников, 1976. с. 40–41].
Деталь пластинчатого панциря (?) – 1 экз. (рис. 2.4.11 – 56). изделие имеет вид прямоугольной железной пластины (5,0***215;1,5 см) с парными отверстиями по краям. судя по единичности находки, данная пластина могла служить частью дополнительного усиления кольчужного доспеха или бармицы шлема. Прямые аналогии ей в таежном Приобье нам не известны.
Цитируется:
"Городок Монкысь урий: к истории населения Большого Югана в XVI–XVII веках (по результатам комплексного археологического исследования)" : в 2-х т. / О. В. Кардаш, Г. П. Визгалов. – Екатеринбург : Издательская группа Караван, 2015. – Том I. Археологические исследования. – 448 с. : ил. – (Материалы и исследования по истории севера Западной Сибири ; вып. V)
Ответить с цитированием
