Сергей Анисимов
Партизаны подпольной луны
Марине Голеневой,
без которой много чего в моей жизни
просто не было бы.
Александру Мелентьеву,
другу, участнику и свидетелю
тех беспечных кошмарных времен.
В 1988 году ленинградский журнал “Нева”
опубликовал повесть Владимира Рекшана “Кайф”.
В повести рассказывалась история одной из первых
русскоязычных рок-групп, основателем
которой являлся автор “Кайфа”.
Всяческие неточности – простительны,
ибо служат исключительно для усиления образа,
да и вообще, “рок без лажи не бывает”
АвторВот едут партизаны полной Луны…”На моем старом проигрывателе – альбом “Аквариума” “Равноденствие”. На редкость ровная, теплая пластинка. Красивая стройная музыка. Неслучайно, на обратной стороне конверта фотография БГ и его группы в осеннем пейзаже…
Я пью чай и радуюсь весеннему дню. Снег почти сошел весь, немного слякотно, но я сам родился весной, и мне по душе такая погода. На подоконнике – “Фауст”, читаемый с превеликим трудом. Видно нет во мне пристрастия к зарубежной классике. Проблемы взаимоотношений между Богом и дьяволом в изложении Гете оставляют меня в равнодушии.
Пью чай и размышляю о предстоящем вечере. Влад познакомился с некоей группой с идиотским названием “Дизайнер” (припоминаю, так назывались наборы карандашей для черчения), и “Дизайнеры” уговорили своего “папика” (“папик” – человек, который является хозяином “точки”, чаще всего какой-нибудь молодящийся старый пердун из числа завхозов) устроить совместный концерт.
Нам, кстати, название было – “Маниакально-депрессивный синдром”. То же, если вдуматься, название не блестящее.
Но это все ерунда. Издержки подгулявшей фантазии. Главное – концерт. А за возможность поиграть, можно было не то, что продать, отдать бесплатно, душу. Это хорошо знают те, кто играл рок-н-ролл в маленьких провинциальных городках. В актовых залах ПТУ на фоне наглядной коммунистической агитации. А мы и отдавали. Только цены платили разные. Тут уж как получится. Но об этом не думаешь, когда, казалось, еще несколько концертов, и мир будет лежать под ногами.
Тогда был сильный всплеск, волна. Одновременно в разных местах города возникло множество групп. Я помню и “Мисс Марпл”, когда еще с ними было все в порядке; они играли тогда отличнейший ритм-энд-блюз, и зал стоял на ушах уже после второй вещи; и “Братья Томаса Гранта”, где романтичный Валера “Франц” умудрялся на отечественной, самой тяжелой в мире гитаре “Урал”, играть в духе Адреана Белью. Был фестиваль – “Рок-провинция-89”, до которого, к сожалению, мы с нашим “синдромом” не дотянули…
Теперь пора описать себя. Так вот, волосы у меня длинны и растрепаны, никогда не собирал их никакой резинкой и они, не всегда ровные, жили, казалось, своей отдельной дикой жизнью. Руки украшали “фенечки” – самодельные украшения из мелкого бисера. “Фенечками” было принято обмениваться при удачном знакомстве и иногда, в связи с этим, их количество изменялось от двух-трех до десятка. Вспоминаю одного человека, у которого обе руки, от запястья до локтевого сгиба, переливались бисером всех расцветок, а узорам на некоторых “фенечках” могли позавидовать многие выпускники художественных учебных заведений.
Примеров для подражания хватало. Скалились, кривлялись, многозначительно смотрели в непостижимую даль, демонстрировали татуировки “звезды” с глянцевых постеров и плакатов из молодежных журналов.
Некто, кстати, прозванный за яростную любовь к группе “ACCEPT”, Удо, выбивая каблуками кирзовых сапог асфальтовую крошку из плаца, наколол на запястьи серп и молот. Вернувшись из армии, хотел вывести плод милитаристско-патриотического искусства:
– Чего это я буду, как гопник, – говаривал он.
Но так и не свел, наоборот, один из местных умельцев заклеймил ему плечо фиолетовой тушью. На татуировке паук рвал свою паутину, а внизу три заветные буквы – HMR.
Я продолжаю слушать БГ и размышляю о том, что надо бы играть сегодня осторожнее: запасных струн больше нет. И что собой представляют пресловутые “Дизайнеры”. Наверняка, музыка у них чище, красивее и лучше. Хотя бы потому, что хуже нас все равно никто не играл. Но тексты! То, что писал Влад, поражало серьезностью, завораживало странными образами, да и сам автор был как иллюстрация к своим стихотворениям. Он напоминал Элиса Купера, если бы тот, вдруг оказался в Сибири и потерял все деньги и документы. Острые скулы, резкий взгляд, вызов. А я раскрашивал его тексты трех-четырехаккордными “квадратами”…
Звонок в дверь отвлек. На пороге – Влад. Он сразу:
– Не надоел еще? Привет.
– Кто? Проходи, – ответил я.
– БГ. Чаю бы поставил. Холодно, хоть и апрель.
– Нет, а чего его ставить, горячий.
Бытовая суета, перезвон чайных ложек, в центр водружается пепельница – ракушка, привезенная из Евпатории. Скользнула мысль: “Она не помнит шума моря”.
– Так вот, – сказал Влад. – “Дизайнеры” просят, чтобы мы взяли бас.
Нашей бас-гитаре – произведению музыкальной промышленности соцлагеря – многие завидовали тогда. Роскошная белая “Iolana” – “елка”, как мы любовно ее называли– досталась в “наследство” от каких-то милиционеров, репетировавших на этой “точке” до нас. От них же нам осталась куча нот с всякими “лавандами”, “исчезли солнечные дни” и “только бурка казаку”. Устав от рок-н-роллов, мы развлекали себя попытками грамотно сыграть этот репертуар.
– И все? – обрадовался я. – Больше ничего тащить не придется?
Я думал, что необходимо будет брать если уж не весь “аппарат”, то его часть.
– Можешь взять несколько медиаторов про запас, – благосклонно произнес Влад. – Шура все равно их забудет.
Шура, Александр, больное место в группе. Его хроническая болезнь опаздывать и забывать всяческие мелкие, но крайне необходимые предметы вошла в легенды.
– Надо программу спланировать, – говорю я.
– Сыграем как обычно. “Целлофановый берег”, “Выставку”, закончим “Лайфом”. Я тут еще подумал, давай “Думы” кинчевские сделаем.
– Ее ж репетировать надо. Аранжировку придумать.
– Фигня. Вдвоем сыграем. Акустический номер в середине программы.
Кинчев написал песню “Думы” – красивая баллада, в которой тесно сплелись традиционный “есенинский” стих и рок-н-ролл. Наверное, таким и должен быть русский рок. Национальный характер облеченный в западную форму. Когда от блюза сердце щемит…
– Давай, – предложил Влад.
Я принес гитару, подстроил. Влад запел:
Думы мои сумерки,
думы в пролет окна
Душу мою мутную
вылакали почти до дна
Что ж пейте, гуляйте вороны,
нынче ваш день
Нынче тело да на все четыре стороны
отпускает тень…
Влад поет, закрыв глаза. Редкие мгновения, наполненные смыслом. Все остальное теряется, расступается, кажется пустым, мелочью, остаются звуки, в которых ты весь, в которых ты – настоящий. Окрыленный, я попытался выдать соло.
– Так и играй, – отреагировал Влад, не скрывая удивления.
И чтобы не упускать этого состояния, чтобы продлить его еще немного, я предлагаю:
– Давай запишемся, всю нашу программу.
На стол установили “Весну”. Я вытащил кассету поновее. Сами сели вокруг магнитофона и за двадцать минут напели и наиграли все написанные к тому моменту песни. Влад в такт постукивал ладонями по коленям…
…Эти двадцать минут дурно записанных песен – единственная наша запись. Эта кассета – я помню, продолжил ее записанными с “Взгляда” (они тогда много хорошего показывали) песнями Насти, “Адо”, “Телевизора” – терялась, находилась, опять терялась. Она сейчас лежит на полке, я не слушал ее лет пять, но берегу. Эта кассета – одна из немногих вещей, которой я действительно дорожу…
Затем Влад оставил меня, мы предварительно договорились о встрече.
Влад ушел, началась дрожь. Так всегда бывает. Чем меньше времени до начала концерта, тем больше беспокойства, тем больше не могу найти себе места. Хоть назепам ешь. Но волнение будет длиться до тех пор, пока не выйдешь на сцену, пока колонки не выбросят в темный зал твой первый аккорд. Затем – все равно. Мир – пропадает, проваливаешься в музыку, и если все удается, ритм, “драйв”, тебя качает и несет, несет к далеким берегам неведомых земель, на которых есть что-то такое, без чего тебе уже и не выжить.
Я не знаю, что может сравниться с этим.
Только не понимаю, откуда это берется у нас. Ведь музыка, которую мы играем, в сущности, сложно назвать музыкой. Голос, ломающийся в крепком срубе из трех ревущих аккордов, раскатистых “риффов” бас-гитары и ударов беспокойного сердца – тактового барабана.
Концерт должен был состояться в СибНИИЦке. Мы едем в троллейбусе, “Iolana” в чехле. На нас оглядываются. Это и правда выглядит немножко странно. Едут люди на работу, а тут какие-то волосатые типы с гитарой. И молодежь на задней площадке смеется без устали. Александр кивает в их сторону и многозначительно произносит:
– Обратно будем ехать тоже вместе с публикой.
– Ну и что? – отзывается Роман.
– Лишь бы морду не набили.
Улыбаемся. С нами еще четверо – группа поддержки. Судя по всему, именно им мы и будем играть. Так как остальной народ – подруги и подруги подруг “Дизайнеров”. Я заранее злюсь, предчувствуя полный неконтакт с залом. Мое враждебное отношение к аудитории разделяет Влад:
– Я им сегодня устрою шоу.
Мы однажды играли на “Студенческой весне” и там тоже “устроили”. Влад между песнями рассказывал анекдоты, ругался со звукооператором, носился по сцене, падал на колени, забывал слова и сочинял на ходу новые. Атмосфера безумства и ярости кружила над нами. Это выглядело большим кошмаром еще и потому, что перед нами выступали две девочки с синтезаторами, пели красивые песни про “студент свою студентку ждет с цветами на углу”. Преподаватели умилялись.
А потом вышли мы и запахло скандалом. Часть зрителей сорвалась с мест и тряслась перед сценой. Преподаватели в спешке меняли цвет лица. Наши “коллеги”, разместившиеся сбоку от сцены показывали оттопыренные большие пальцы.
В тот вечер с нами играл Сергей Непочатов. Случайно встретили по дороге, предложили отправиться с нами. Он, не раздумывая, согласился. Без репетиций, единственное, что я мог сделать, так это называть тональность перед каждой песней. Сергей переиграл в тот вечер всех. Вставляя в наши “квадраты” цитаты из Блэкмора и Хендрикса. Его гитара была вторым голосом, обнаженными нервами в изломанном блюзовом теле…
Знакомство с “папиком”. Мышиный костюм, неброские усики, много энергичных, но лишних движений.
– Мне рассказывали о вас. Гитару привезли. Вот молодцы, – говорил он, провожая нас в помещение за сценой.
Затем он переключился к своим подопечным:
– Мальчики, мальчики, вы сегодня должны сыграть очень хорошо.
Мальчики согласно кивали головами. Их лидер, напоминавший Кузьмина пугачевского периода, с окрашенной челкой, в узкий черных джинсах, демонстративно сидел в углу и наигрывал “Турецкий марш”. Ненавязчиво демонстрировал технику. Влад, улыбаясь:
– А это наш маленький Зинчук.
Тут опять послышался голос “папика”:
– Сначала немного прорепетируем, отстроим звук. Вы, – обращаясь к нам, – будете выступать первыми.
Конечно, идиотские игры в “первых-последних”. Какая разница. Стало быть, “Дизайнеры” – вроде звезд, а мы – “разогрев”. Все равно сегодня нам не светит.
Роман уже на сцене. Договаривается с барабанщиком “Дизайнеров” не ломать палочки и не рвать пластик рабочего барабана. Александр подключает бас. Приглушенно доносятся ноты его партии. Роман набирает ритм. Четыре четверти, с короткими брейками в конце каждого такта. Я беру гитару. Ремень оказывается слишком длинным для меня. Немного подтягиваю. Включаю ногой фузз. Пробую звук. Тембр не мой, но кручу ручки, и, выждав нужный такт, выдаю один из фирменных своих звуков: взяв ноту, держу ее долго, пальцем на грифе смещая струну вертикально. Влад оглашает зал криком в микрофон:
– Стоп! Давай “Выставку”!
Выключаю фузз, играю пару квадратов один, затем, одновременно с глиссандо Александра вступают барабаны.
И начинался текст:
Среди ветров мой сон хранит,
Один в иглу собравший сквозняк,
и хлещет по глазам собрание полотен
Здесь “святая святых”, но грязью лечат раны
И Босхом отторочен рехнувшийся народ…
“Папик”, сидя за пультом, выстраивает звук. Выслушав нашу шумовую атаку, произнес:
– Так, у вас главное – текст, я правильно понял?
– Правильно, – ответил Влад. – Только микрофон погромче, и “ревер” в конце каждого куплета на максимум устанавливать надо.
– Бас фонит, – сказал Александр.
Роман сверху:
– А я вообще никого не слышу.
– Гитару в мониторы громче, – подключаюсь и я со своими замечаниями.
– Давай еще сыграем, – предложил Влад.
И мы играем “Лайф”:
Рассвет набухнет почкой, Искусственной березы
И расцветет листочком,
Неся росу как слезы…
Влад первые куплеты поет без музыки. В его манере петь, двигаться по сцене, есть что-то от шамана. Предельная искренность, балансирование на грани между разумом и бредом. Поиск дверей за пределы. И неважно: один человек перед тобой или полный зал.
А иначе и начинать не стоит.
Затем исподволь подключаемся мы. И к финалу, к коде, когда я вступал с соло, зал стоял “на ушах”. Мы даже успели к этому привыкнуть.
После нас репетировал “Дизайнер”. Как и ожидалось, их музыка оказалась аккуратной и причесанной. Но скучной. Так всегда и бывает: чем грамотнее сыграно, тем неинтереснее. Более того, в одной из песен я услышал стихи, прочитанные когда-то в журнале “Парус”.
Я не удержался и заметил вокалисту:
– Зачем с “Паруса” тексты содрал? Свои стихи не получаются?
Лидер взглянул на меня недобро и отошел к своим.
Заглянул “папик” и сказал:
– Через десять минут начинаем. Готовьтесь.
Влад надел шинель и растрепал шевелюру. Я еще раз поразился сходству его с Элисом Купером. Не хватало только грима и живого удава. Роман явил футболку в черно-белых разводах. Я переобулся в кроссовки. Александр выпустил рубашку и, в таком виде, напомнил нэпмана 20-х годов.
А “папик” уже в зале:
– А сейчас – “Маниакально-депрессивный синдром”
Вялые хлопки, одинокое улюлюканье. Неплохо для группы, которая будет играть на чужую публику.
Влад здоровается с залом, мы подключаемся. Роман на своем возвышении пробегает по барабанам.
– Первая вещь – “Целлофановый берег”.
Александр начинает, первые такты звучит один бас, а затем все разом:
Целлофановый берег примет нас всех,
Целлофановый берег примет нас всех,
Неумытых да неухоженных,
Да лишь бы выжить всем…
Сыграли первую песню – аплодисменты “группы поддержки”. “Зал не наш”, – говорит мне Александр. Я злюсь и думаю, как бы не слажать. Влад объявляет новый номер. “Выставка”.
Здесь я по какому-то странному наитию включаю фузз, хотя мы никогда так не репетировали. Звучание песни изменилось абсолютно. Из, в общем-то, стандартной песни получился звериный рев. Влад носится по сцене во время моих проигрышей. У нас был придуман номер. Я падал на спину с гитарой, а Влад водил микрофонной стойкой по струнам. Я хотел, играя, присмотреть себе место, чтоб не оборвать провода, присел на корточки. Затем стал приподниматься, только и успел заметить, как над моей головой пролетели ноги Влада. Поднимись я секундой раньше – концерт можно было прекращать. Каблук ботинка запросто мог встретить мой висок.
– Ты что с “Выставкой” сделал? – кричит Влад.
– А что?
– Так даже лучше получилось.
Однако реакции – ноль. Даже наоборот. Мы не нравимся. И я чувствую, как враждебность волнами идет к нам.
– Они пришли на “Дизайнер”, они пришли на “Дизайнер”, – нервничает Александр.
– “Дизайнеров” хотим, – вопила толпа из зала.
Но мы тоже не подарки. Уйдем, сдавшись? Вряд ли. Влад готов перекричать их всех, а я готов своим соло заткнуть глотку любому щенку в зале.
– Эй ты, крыса, – кто-то крикнул Владу.
– Крыса? – немедленная реакция Влада. – Крыса – это милое умное животное, а вот ты, братец, похоже, козел.
– Играй что-нибудь, – пугается Александр.
И я начинаю играть “Крысу”, была песня и с таким названием, лишь бы хоть как-то прекратить возможный скандал.
И Влад юродствует на сцене. Александр, тоже злясь, берет на басу ноты невообразимой грязи и мощи. Роман ломает-таки свою пару палочек и берет запасную, принадлежащую “Дизайнерам”.
Наши знакомые стараются поддержать нас. Но что четверо против чужой толпы? Но когда, наконец-то, наступает черед моего соло, и я еще на что-то надеюсь, “папик” за пультом уводит громкость гитары до нуля. И смотрит растерянно: “что-то не работает”. Влад, видя мою недееспособность (бесполезная гитара тяжелит шею, и я ничего не могу сделать), переходит на вокализ. И тут становится страшно. Представьте себе: четкий ритм ударных, ревущий от перегрузки бас, и голос, рвущийся наружу, на волю, прочь от индустриального грохота.
Ладно, думаю, “папик”, поговорим еще. Попроси, сука, “Иолану”.
К финалу песни звук обнаруживается, и кода звучит странным апофеозом боли и нервов.
– Следующая песня посвящается всем, – говорит в зал Влад. – И тем, кто жив, и тем, кто мертв, и тем, кто только что обзывал меня крысой, и тем, кто унесет нас отсюда на руках, потому что есть вещи, которые объединяют всех… Было бы здорово вам это понять…
И я начинаю наигрывать “Думы”.
Следовало бы отключить фузз, но я просто не обращаю на это внимание. Плевать я хотел на чистоту звука. Скрежещущие звуки полосуют пространство из колонок. Влад поет первый куплет. Саша ловит гармонию и исподволь подыгрывает. Роман пытается украсить конструкцию попеременными ударами в “бочку” и рабочий.
Поднимаются, раскачиваясь из стороны в сторону, наши. Их поддерживают остальные. В том числе и тот, кто кричал “крыса”.
Так вам, злорадствую, и строю по кругу свои до-мажоры, си-миноры.
– Соло, – кричит Влад.
Терять нечего. И пальцы по грифу носились как сумасшедшие. Я словно бы сорвался с невидимой цепи. Вымещая в звуках все, что накопилось.
Больше я так никогда не играл. И больше так сыграть никогда не смогу.
Мы уходили со сцены, чувствуя себя победителями.
В бою, который не стоит таких нервов. В бою, который вообще ничего не стоит.
– Мы их взяли, – повторял Ромка. – Мы их взяли.
Влад сбросил тяжелую шинель и спросил:
– Ты палочки все поломал?
– Нет, – ответил Ромка.
– А жаль, – сказал Влад. – Еще и струны им порвать надо было.
– А “папика”, гада, кастрировать надо, – меня знобило и хотелось чаю.
– Ребята, ребята, – “папик” с извиняющимся видом приблизился к нам. – Я там не специально, я ручки на “пульте” перепутал…
– Как же ты их перепутал, – пси*** я. – Ты же сам нам звук отстраивал.
– Это просто вредительство какое-то, – сказал Александр. – Серега, давай “Иолану” заберем, и уедем на фиг отсюда. Пусть делает что хочет.
– Тем более, что мы-то свое отыграли, – добавил Роман.
– Ребята, вы что? А “Дизайнер”? – “папик” впал в отчаянье.
– Да пошел ты в жопу со своим “Дизайнером”. Серега, Шура, не могу я этого, – Влад кивнул в сторону “папика”, – видеть. Увидимся. Пока.
И он уехал со своими знакомыми.
– Я вам, я вам, – горячо уговаривал нас “папик”, – хотите, я вам концерт устрою. Без “Дизайнеров”. В ДК “Лесохимик”.
– Не надо ничего, играйте, – ответил я. – Чаю лучше найди. Холодно.
– Вы может пройдете, послушаете моих мальчиков, – чувствуя примирение, предложил “папик”.
– Мальчиков пусть девочки слушают, мы тут посидим, – сказал Александр, приводя себя в порядок.
“Дизайнер” играл свою красивую музыку. Девочки визжали, скандировали: “Ди-зай-нер, ди-зай-нер”.
И не было ничего у нас в тот вечер, кроме усталости. Опустошение и предчувствие финала. Сидели молча. Любые сказанные тогда слова были бы ложью. И вдруг я понял: это был последний концерт. Музыки больше не будет. По крайней мере, для меня. Для Романа – рок-н-ролл был просто необычной игрой. Александр не верил в себя, как музыканта. Я же – слишком нормален для такой жизни. Быть слушателем все же легче. И где-то на горизонте высился институт, а там совсем другие игры. Там совсем другая жизнь. Не проще и не легче. Да и какая, в сущности, разница.
Криками в микрофон под музыку мир не изменить.
Так что стоит ли печалиться?
Но времена, они меняются. Фраза Боба Дилана, ставшая афоризмом. Никто с тех пор музыкой так, всерьез, и не занимался. Подверженный всем ветрам моды одновременно, Роман сейчас в Москве, работает администратором на телевидении, а свободное время посещает рэйверские тусовки в ночных клубах. Ездил автостопом в Венгрию.
Александра, пока учился в техникуме, угораздило победить в конкурсе самодеятельной песни. Причем играл он “Гражданскую оборону” и “Воскресенье”. Неплохой репертуар на фоне “палаток, костров, как здорово что все мы здесь сегодня собрались”. Одно время жил в Перми, где посчастливилось сходить на “ДДТ”. Воспоминаний об этом хватит на всю жизнь. Видели бы вы его глаза, когда он рассказывает об этом.
Я, пребывая в студенчестве, затевал несколько попыток по инкарнации хоть какой-нибудь музыки. Итог – был дуэт од названием “Пятый угол”. Сыграли несколько квартирников. Записали один из них. Кассета, естественно, утеряна. Оригинал увез в Абакан один любитель нашего кухонного панк-рока.
Влад уехал в Иркутск. Работал с культовой, а посему малоизвестной в широких кругах, и бешено популярной среди своих, группой “Горбатая сестра”. А потом он погиб. Веревочная петля в пустой квартире. Дверь взломали соседи во главе с участковым, почувствовав что-то не ладное...
А вы говорите, игры…
Рок-н-ролл многим испортил жизнь. Всем в разной степени. Но это все неважно. Особенно, когда ты знаешь, что такое выходить на сцену с “Диамантом” на перевес, и через несколько секунд начнется музыка. Твоя музыка.
Но жалеть – не о чем. Тем более, что это – неистребимо. Ведь рок-н-ролл – это не музыка. Это такое особенное дыхание. Пьянящий воздух свободы. Профессия оставаться собой. И абсолютное неумение лицемерить.
Так, что дорога на сверкающие вершины успеха и достатка останется без отпечатков наших ног.
Тут уж без нас, ребята, о’кей.
А музыка, она все-таки не кончается. Я по-прежнему продолжаю слушать наших “стариков” – БГ, Шевчука, “ЧАЙФ”, Наумова, и такое чувство, будто растешь вместе с ними. Тем более, что людей которым ты веришь почти не осталось.
Только здорово не хватает Майка Науменко.
И хотелось бы думать, что они все равно рядом с тобой. Хотя бы на темно-коричневых пленках заигранных кассет. На блестящих поверхностях лазерных дисков.
Новые люди – “Tequillajazz”, “Сплин”, их музыка другая, но не меняется смысл. Моя любимая музыка жива и ничего с ней не случится.
Хотя бы до тех пор, пока будем жить мы, пьющие свободу нервных аккордов, презревшие служебные лестницы и ценящие людей не по толщине кошелька.
Это так.
А стало быть, Александр, разливай, что осталось, и давай за всех наших.
На свете нет ничего, чтобы могло свалить нас с ног.
“…вот едут партизаны подпольной Луны, мое место – здесь…”
Ответить с цитированием
Тут нет заумного текста, зато есть мелодия и качественное исполнение. Это Кузя.
Сообщение от Orakul*
