Актуальный фельетон

[Это конец]

Вот это вот - не худшим образом изложенная? Как мне кажется, именно по такой манере проехались Ильф с Петровым.


Как будто дали задание "написать для людей попроще" - и поплыли по тексту Акулины, Гавриливанычи и "женить его, сукина сына".

Во-первых, мной сказано "не худшим", а не превосходным,например; а во-вторых, ну это ж стилизация, уважаемый...

[Eugene_Z]

Стилизация под что?

[AVTOR]

партийный фельетон Филимон Злобищев


Верите – нет, а я решил в политику податься. И что бы там ни говорили, как бы ни отговаривали меня – остаюсь верен своему решению. Решил – буду политиком – и баста!
В ту субботу с приятелями своими – Александром Николаичем и Евгением Богданычем в баню ходил. Александр Васильевич – старший наш приятель – тоже было решил к нам присоединиться, но в последний момент отказался, решил, что это будет с его стороны политически близоруко. Ну, решил – так решил. Мы в этом отношении никакого насилия не допускаем, человек сам знает – что ему важнее: или приятельское расположение сохранить, или политическую целесообразность соблюсти. Да, оно и к лучшему получилось. Что ни говори, а Василич нас своим авторитетом всё же придавливает. Как-то скованно я перед ним себя ощущаю, особенно в последнее время. И не в том дело, что он чемпионом четырёх флотов по боксу себя называет. Меня этим не удивишь. Я, бывало, по-пьянке то родным племянником Софии Ротару себя назову, то участником Полтавской битвы. И всегда, надо сказать, окружающие с пониманием относились к моим заявлениям. А вот здесь, чувствую, что Василич, как на работу устроился, так сразу как-то изменился: одеколоном приличным запах, от голоса холодной сталью повеяло… Ну, ладно, не об этом я!
В баньке, как обычно, вначале пивком расслабились… Хотя, нет… вру! Первым делом я Александра Николаича веничком берёзовым «отжарил» как положено. Хлещу его по всем – приличным и неприличным частям тела и приговариваю, чтоб расслабился до человеческого состояния, чтобы скинул с себя чиновничью личину. А он, надо отдать ему должное, не сопротивлялся, и на мои приговоры только согласно поскуливал. Не то, что Евгений Богданыч. Тот, как увидел такое «жаркое» дело, сразу – хитрец – за пивом засобирался: а ну как не хватит нам на вечер! Вот ведь всегда он так: как жареным запахло, ему тот час куда-то бежать надо, и всё по делам государственным. Ну, со мной-то не пошутишь. Я всё-таки выждал момент, когда он в парную погреться зашёл, да так его отхлестал, что от визга Богданыча люди с улицы в банные стены колотить стали и милицию грозились позвать. Хотя, опять не о том я!
Ну, попарились, как положено. Пивка выпили. Евгений Богданыч, спасибо ему, не поленился, пока я Николаича веником охаживал, сбегал до пивзавода за «братским-светлым». Я в этом отношении скажу честно, как был, так и остаюсь при своём мнении: братское пиво – самое лучшее, и никакие «козелы – мозелы» ему в подмётки не годятся. Смирнов молодчина – марку держит! В общем, как выпили, Николаич – распаренный такой, размякший – сразу политический разговор завёл.
- Нам, - говорит, - братцы, надо свою партию создать, чтобы народ к ней потянулся, чтобы мы на всех выборах первенство держать могли. – А мы ему: а как же создать такую?

Умён же он, чертяка! Ведь в каких только партиях за свою жизнь не побывал: и в «зелёных», и в «красных», и в «фиолетовых»… Я давно заметил: его, как хорошенько отхлещешь, так он сразу нормальным мужиком становится, по-человечески разговаривать начинает.
Так вот, говорит нам Николаич, что название партии надо такое придумать, чтобы люди наши сердобольные, если не жалостью, то, как бы, состраданием к ней прониклись.
- Да говори же, - кричим мы ему с Богданычем, - как ты эту партию назвать предлагаешь?!
А он, не спеша так, пивка из бутылки отхлебнул и говорит:
- А давайте, братцы, назовём её «партией обиженных»!
Мы с Богданычем невольно переглянулись и отвечаем ему в некотором смущении:
- Ну, Николаич, это как-то… ну, не очень… Может, например, «партией огорчённых»?
А он нам в сердцах, и громко так:
- Да что вы слова извращаете?! «Обиженные» - это же те, с кем когда-то несправедливо поступили! А вы чёрте что вообразили!.. Не-е-т, «огорчённые» - это не то. Это, как будто, вам жена за ужином рюмку не налила, а вы и огорчились… Нет, «партия обиженных» - это как раз то, что надо! И не спорьте со мной!
Видим мы, что спорить с ним бесполезно, и, как бы, согласно киваем.
- А ты вот скажи, Николаич, - спросил я, - а в чём же эта «обиженная» политика наша будет заключаться?
Александр Николаич мечтательно так улыбнулся, и ответил почти сладострастно:
- А в том, что всех с нами прежде не согласных, сразу же от дел отстраним. А тех, кто вслух своё несогласие не высказывал, а лишь только выражением глаз не соглашался – тем кратковременный контрактик предложим, месяца так на три. Если за это время выражение глаз человека изменилось в лучшую сторону, пусть дальше работает. А если нет, то позвольте, так сказать, вам выйти вон! Сразу все у нас шёлковыми станут.
Мы опять с Богданычем переглянулись: ловко же задумал, чёрт лысый! А того опять понесло:
- Сильно умных нам в партии не надо, с ними возни много. Надо преданных побольше, чтобы землю ели, доказывая свою преданность. А ума и моего хватит. Так что партия наша будет с умом, честью и совестью. Ум буду я… гы-гы-гы… а вы с Богданычем – честь и совесть… гы-гы-гы…
Меня от смеха его сатанинского аж передёрнуло!
- Погоди – погоди, - говорю, - а ты, значит, только ум, и без чести, и без совести?!
- Да ты не придирайся! – огрызнулся Николаич. – Я же говорю: в зависимости от ситуации, и честь и совесть изыщем… А что вы, скажите мне, с вашей честью и совестью без ума моего делать будете?!
- А Василич как? – вступил в разговор Евгений Богданыч. – Мы же все вместе идём или как, Николаич, а?
А Александр Николаич, как будто ждал этого вопроса, и невозмутимо произнёс:
- А что Василич? Пусть как был, так и будет… Всем роль определим… Он же всё равно без меня ничего не решает, и мнением моим дорожит. Я ведь плохого не посоветую… Я стану лидером партии, мозгом как бы её… А ты, Евгений, будешь деньги для нас добывать. Ты это делать умеешь хорошо…
- Не-е-т, так дело не пойдёт. – Богданыч решительно встал. – За пивом сбегать – я, деньги добывать - снова я… А ты, значит, мозг?.. Я так не согласен. Ты, Александр, я смотрю, круче Василича стать метишь?..
Обстановка накалялась. По всем признакам, «партия обиженных» рождалась в муках сомнений и противоречий.
- У меня, может, обид больше, чем у вас вместе взятых! – продолжал запальчиво Богданыч. – Я, может, свою стратегию имею…
Александр Николаич, не ожидавший такого поворота в разговоре, решил разрядить обстановку.
- Мужики, а давайте выпьем, закусим, да и обсудим, не спеша, наши дела! Ссориться нам ни к чему. Правда ведь, Богданыч, мозг ты наш воспылавший?..
Насупившийся Евгений Богданыч, помолчав, тихо, но решительно произнёс:
- Я за пивом больше не пойду…
Ну, тут уж и я не выдержал.
- Я не понял, Женя! Ты не пойдёшь, а кто пойдёт?! Ты ж у нас самый молодой, так что будь любезен…
- Сказал не пойду, значит, не пойду… - уже громче отрезал Евгений Богданыч.
Тогда мы с Николаичем, не сговариваясь, хвать его! – и в парную… Он кричит, конечно, сопротивляется. «Обижусь!»- грозится… И тут на пороге появился Василич. Слегка навеселе, стоит – ус покручивает.
- Ну и чего вы тут разгалделись? Орут, что аж на улице слышно. Да отпустите вы этого обиженного! На-ка вот, порежь…
Увесистый кусок колбасы полетел в сторону Александра Николаевича. В мою сторону полетела бутылка «берёзовой». Василич, не спеша, снял и повесил на гвоздь пальто, присел к столу и заговорил:
- Щас с приезжим политработником встречался, с этим… как его… с Гитаровым… Три часа с ним просидели… О-о-чень уважительно ко мне отнёсся. Ты, говорит, мужик трезвомыслящий, давай дурью не майся… Вступай, говорит, в партию власти, и никто тебя больше обидеть не посмеет…
- Как это вступай?! – Голос Александра Николаича дрожал от возмущения. – Я лично против!..
- А тебя никто и не спрашивает, - прозвучало в ответ. – Сиди и не рыпайся. Хватит нам уже «в обиженку» играть. Пора начинать политически грамотно мыслить и рассуждать.
- И как же это – грамотно? – с издёвкой в голосе спросил Николаич. – Подкладываться под сильного – это, по-твоему, политически грамотно?!
- Я же тебе говорю: сиди – и не рыпайся! – Чувствовалось, что Василич настроен был явно не демократически. – Хочешь есть белые булки – держись с нами. А желаешь горчицы с хреном – свободен.
Николаич обиженно замолк.
После «берёзовой» нам захорошело, а Василич долго ещё просвещал нас о том, как действовать в сложившейся обстановке политически грамотно. И ничего, между прочим, в этом хитрого нет. Я так понял, что с утра надо одно пообещать, в обед – совершенно противоположное, ну, а к вечеру - вообще заявить, что тебя неправильно поняли. Тут действительно, ни в «обиженку», ни в «принципиальность» не поиграешь. Тут или волчком крутись, или «маятник качай». В конце концов, никакой «партии обиженных» решили мы не создавать, а действовать, как и все политически грамотные – по обстоятельствам. Николаич обиду молча проглотил, и сидел молча слушал Потом мы ещё за одной сбегали. Хорошо так посидели. А политика мне понравилась. И политиком я, можно сказать, уже стал. А обиженные… Ну, что обиженные? Обижаются только дураки, и на них, как известно, - воду возят.

[Мамаша]

Надо же, ни одной орфографической ошибки! Пунктуация, конечно, хромает...

братское пиво – самое лучшее... Смирнов молодчина – марку держит!

Оффтопик

Недавно "бархатное" нефильтрованное прикупили на вечерок, и правда - особенный, неповторимый вкус

[WarМир]

Сообщение от AVTOR братское пиво – самое лучшее... Смирнов молодчина – марку держит!

Недавно "бархатное" нефильтрованное прикупили на вечерок, и правда - особенный, неповторимый вкус

Ах, стервец! Что творит! И впрямь правду-матку рубит

[AVTOR]

А вот расскажу-ка я вам про товарища моего старинного – великодушного, примером своим праведным на многих малодушных совестливые угрызения наводящего. Да слушайте со вниманием, ничего не упустите!
•••
Жил да был Александр Николаевич Коготков. Жил, и всю жизнь тужил. То об одном потужит, то о другом, а к вечеру, глядишь, и успокоится. Господу помолится, и баиньки. Любил Александр Николаевич всегда своё мнение иметь, и терпеть не мог с кем-то и в чём-то соглашаться. Так и заявит, бывало, в думском заседании: «А я против!» или «А я воздерживаюсь!». И чуть что не по нему, сразу дверью – хлоп! - и был таков… А ему в след депутаты кричат: погоди, мол, куда ж ты?! В том смысле, что при хроническом воздержании и плодов никаких в нашей работе быть не может. Да куда там… А ещё всегда любил, когда с ним советовались. К примеру, чиновник какой в канцелярии подойдёт к нему и спросит, что, вот как же, Александр Николаевич, карандашик подточить правильней – потолше или потоньше? А вот скрепочку к документикам рациональней с какой стороны пристроить – с левой или справой? Александр Николаевич, дай Бог ему здоровья, никогда ведь не отказывал! Обязательно остановится, ласково так с хитринкой взглянет, и обязательно терпеливо посоветует: что карандашик надобно бы потоньше заточить, а скрепочку – так лучше слева – для удобства перелистывания документов. Ведь до всякой мелочи есть ему дело! Сам всё, сам! Никому не доверяет! И проследит всегда – кто на работу опаздывает, и потребной ли длины юбочка у молодушки, и так ли градоначальника по телевизору показали, и кто там и что в интернете написал… Всё проглядит, изучит внимательно, и прямиком - к Самому! – с докладом. Конечно, всё ему, понятное дело, не докладывал, кое-что, бывало, и утаит. А как же иначе! Ни к чему градоначальнику голову всякими лишними глупостями засорять. Голова его должна быть всегда чистой, светлой и непорочной. А от дум лишних, сами понимаете, и волосы на голове могут не только поседеть, а то и вовсе повылазить…
А уж совестлив-то как! Как-то однажды местные шелкопёры Александру Николаичу попеняли, что вот, дескать, в декларации зарплату всего десять тысяч показал, а сам, вроде как, бизнесом располагает: холодильник на базе «Русь», ещё какая-то там база какой-то стройреконструкции, юридическая контора, ну, и по мелочи, может, чего-нибудь ещё… Я-то и не знаю, мне-то он ведь ничего и не рассказывал… Берёг меня, чтобы я, значит, лишний раз не волновался. Ну, им-то, скажите, какое дело – сколько он себе зарплату положил?! А они всё равно не унимаются: скажи им теперь на какие шиши дом построил? Кто ж их таких воспитывал?! А он, бывало, загрустит так – сердешный, и с грустью же обронит, что, мол, я же, по скромности привык жить и в умеренности себя содержать. Традицию в своей компании, видишь ли, завёл, что самая низкая зарплата – у него. Даже ниже, чем у водителя! Я, было, грешным делом, подумал: отчего ж не положить меньше, коли всё тебе одному принадлежит?.. Теперь даже стыдно как-то стало от своих заблуждений. Так вот, а сейчас он настаивает такую же традицию и в городской управе установить, чтобы у градоначальника зарплата меньше всех была. Чтобы этим самым, я так понимаю, сострадание у народа вызвать. Чтобы вышел градоначальничек наш после трудового дня на улицу, шапку на земь кинул, мелочи туда горсточку, да и присел рядом на корточки. Кто ж ему, скажите мне, после этого попенять посмеет за недоработки какие-то управленческие. Люди-то у нас ведь сердобольные, жалостливые. Наверняка каждый подойдёт, монетку в шапку бросит и слово ободряющее скажет. Градоначальник наш, скажу я вам, человек простой , непритязательный, и, страсть как, доверчив. Александр Николаевич даже как-то разок ему заметил: «Что ж это вы, Александр Васильевич, все вопросы на меня переводите? Люди-то могут подумать, что вы в городских делах того… ни бельмеса…» А тот ему с улыбочкой в ответ: «Так я же тебе, Сашенька, доверяю… А слава не нужна мне вовсе. Бери её, сколько влезет!» Вот я и думаю: ладно хоть Александр Николаевич у нас такой скромный. А другой бы пихал и пихал в себя эту самую славу до неблагородной отрыжки.
Однажды мы выпили с Николаичем маленько, он мне и говорит по-секрету: «Мне сон сегодня приснился… Страшно подумать: уж не вещий ли?! Будто приехал я на базу «Русь», а навстречу мне Полтьев с хлебом и солью. В пояс кланяется, и говорит, мол, смилуйся батюшка, Александр Николаевич, слёзно просим взять нас вместе с базой под своё мудрое и заботливое крыло со всеми вытекающими последствиями. Я им в ответ: да ладно вам… сами управляйтесь. Я, разве только, общее руководство принять на себя согласен… Вот приснится же такое! А к утру и того больше: сам градоначальник, как будто, подходит ко мне, обнимает и целует прямо в уста, и говорит при этом, рыдая, что якобы понимает он, что не своё место занял. Чтобы, говорит, таким сложным городским хозяйством управлять, надо моими талантами обладать… в том смысле, что не силён он в дворцовых интригах, и потому на меня, стало быть, вся надежда.… У меня от такого доверия, веришь - нет, в горле благородно запершило, а лысина благородными бисеринками пота покрылась. Обнялись мы, прослезились, и так и порешили: он будет делать вид, что управляет, а я буду управлять и делать вид, что он управляет… Горожанам-то какое дело, кто управляет? Лишь бы управлялось…»
А я ему и говорю тогда, что сон-то ведь, Николаич, правильный: куда уж там нашему градоначальнику в таких хитростях человеческих взаимоотношений разобраться! Тут тебе по-боксёрски не управиться, будь ты хоть чемпионом всех флотов мира и трижды мастером спорта Советского Союза. Тут думать надо, сопоставлять: кого развести по-хитрому, кого лбами столкнуть, где сольцой посыпать, где подмаслить, где гвоздочков в замочную скважину сунуть, на кого-то стуком постучать начальству, а сам при этом, как бы, и не при делах… Ты-то, говорю, Александр Николаевич, в этих самых делах мастер непревзойдённый. Хитрая ты бестия… А он хитро так глазки жмурит, мурлычет чего-то и довольно улыбается.
Вот он каков – товарищ мой старинный – Александр Николаевич Коготков. Вот такие-то люди и нужны нам в руководстве городском! Скромностью своею благородной у всякого вороватого чиновника пунцовое смущение вызывающие, рассуждением своим компетентным и бескорыстным всякого недоумка на место ставящие. А недоумков-то кругом тьма тьмущая…[IMG]D:\Газета\СК 4\про[/IMG]

[AVTOR]

траурный фельетон ФИГУ ВАМ С МАСЛОМ!

За историю эту берусь я с содроганием и великой грустью. Но считаю своим долгом изложить всё так, как было на самом деле.
Однажды утром город наш облетела радостная весть: внезапно умер местный фельетонист, который сочинениями своими портил кровь многим уважаемым горожанам, и в том числе самому уважаемому из них, который этим городом, собственно, и управлял. А произошла вышеозначенная кончина при совершенно банальных обстоятельствах. Фельетонист наш – ныне покойный – после сытного обеда испивал скромную чашечку растворимого кофе, прикидывая параллельно, - кому бы на этот раз испортить кровушку: то ли зарвавшемуся чиновничку, то ли какому ещё заевшемуся предпринимателю. Он, как и многие фельетонисты, был чрезвычайно обидчив и мстителен, страдая при этом избытком желчи в своём слабом на искушения организме. Так вот, хлебнул он кофе, и тут телефонный звонок. Раздраженный дамский голос в высоких тональностях спрашивал его:
- По какому праву вы унижаете нашего градоначальника?! Ведь он так много сделал для города за столь короткий период!
- Так ведь, - пытался в великом волнении объясниться фельетонист, - он же… столько… он же…
- Вы, что же, хотите, чтобы к власти снова пришёл этот… Достальчук?! Вы этого хотите?! – взвизгнул дамский голос.
- Но, позвольте, - не сдавался фельетонист, - а что же он такого выдающегося сделал?!
- А позвольте вам не позволить! Я не хочу с вами разговаривать! – отрезала дама, и бросила трубку.
И что же вы думаете? Фельетонист наш, мёртвенно побледнев, схватился за сердце, в испуге попытался кликнуть жену:
- Доро-га-а-а… - И тут же упал замертво с выражением крайнего удивления и досады на лице. Представляю тогдашнее его внутреннее состояние: столько дерзких задумок, горизонты невиданной славы уже явственно забрезжили вдали, и – нате вам! – такая досада…
Ну, хорошо – хорошо, не буду описывать вопли обезумевшей от горя жены усопшего, горестные хлопоты о достойном его погребении друзей – товарищей… Но рассказать о происходившем по получении трагического известия на главных этажах городской управы – считаю своим гражданским долгом.
Градоначальник, выслушав сообщение от ближайшего и довереннейшего своего помощника, и в крайнем волнении даже не сделав тому замечания по поводу подозрительного «выхлопа» из ротовой полости последнего, распорядился экстренно созвать чрезвычайное совещание ближайшего своего окружения в составе первого заместителя, а также главного управляющего всем муниципальным добром и тонкого ценителя всего прекрасного и утонченного. Казалось, он всем своим внешним видом особую эту утончённость намеренно всячески подчёркивал. А все толстые ценители ему только завидовали.
-Ну, и что скажете, помощнички?.. – Таким вот некоторым пренебрежением к присутствующим градоначальник как бы подчёркивал свою от них независимость, в которой, - и он догадывался об этом! – очень сомневалось прочее его окружение. – Что делать-то будем?..
- А что делать? – зевнул главный управляющий. – И так всё понятно. Как говорится, умер Максим, и х…
- Я бы попросил без выражений, - поморщился первый заместитель. - Вопрос тут политический, и надо из него выжать максимум политической пользы…
По привычке он начал объяснять: что такое «политический вопрос» и что такое «политическая польза», увязывая это с результатами недавних муниципальных выборов и ухудшением показателей по женскому алкоголизму.
- Ну, хватит – хватит!.. – нетерпеливо перебил градоначальник. – Понял я, что надо подготовить проникновенную речь для произнесения на панихиде. Вот ты и подготовишь её! – Он ткнул средним пальцем в среднюю пуговицу пиджака первого заместителя.
- Хорошо – хорошо! – икнув, с готовностью согласился тот. – Я поручу это пресс-службе…
- Не пресс-службе, а сам! – рявкнул градоначальник. – И побыстрее! Мне ещё до обеда надо успеть выучить её…
На следующий день на городском кладбище состоялась многолюдная панихида. Покойный наверняка остался бы доволен таким невиданным скоплением народа в его честь. Из мощных звуковых колонок лились бессмертные творения Шопена, Моцарта и Баха. Ангельский голосок Сары Брайтман напутствовал и ободрял новопреставленного перед дальней дорогой. Муниципальный духовой оркестр решили не задействовать по причине экономии, зная при этом, что покойный очень любил духовую музыку, и, бывало, бубнил тихонько про себя траурные марши, создавая очередной фельетонный шедевр, в котором намеревался «похоронить» очередную свою жертву.
Градоначальник, прибыв на панихиду вместе с первым заместителем, и степенно раскланиваясь налево и направо, прошёл к украшенной траурными лентами переносной трибуне. Несколько секунд он молчал. Толпа притихла в ожидании речи. А он всё молчал. И, если бы кто-то из рядом стоящих, вдруг, глянул бы ему в глаза, то увидел бы в них холодный ужас. Градоначальник напрочь забыл слова заученной им речи… Но надо было что-то срочно делать! Он повернулся в сторону первого зама, и упав тому на грудь, задрожал в беззвучном и безутешном рыдании. «Гениально! – пронеслось в воспалённой голове первого зама. – Кто ж его научил такому-то способу?!» Толпа в умилении онемела. Но пауза затягивалась. Все ждали, что градоначальник, справившись с обретшими волю чувствами, начнёт траурную речь. Но он всё не отрывался от груди первого зама, из последних сил содрогаясь в рыданиях. Содрогаться становилось всё труднее и труднее.
«Ты чего мне там насочинял?! – услышал первый зам правым ухом прерывавшийся от негодования шёпот градоначальника. – Теперь вот сам и отдувайся, пустобрёх…» Делать нечего… Первый зам тут же представил себе далеко идущие последствия начальственной угрозы, и с великим трудом, сменив глупую улыбку на скорбную сосредоточенность, резко отстранил от себя градоначальника, а затем, троекратно облобызав его, начал траурное выступление.
- Товарищи горожане! Великое горе постигло наш город. Не стало того, кто острым пером своим раскрывал нам глаза на творящиеся вокруг безобразия…
Первый заместитель постепенно входил в раж. Речь его лилась всё увереннее и эмоциональнее. Отработанные годами жесты как бы подчёркивали особую значимость произносимого. Он говорил об искреннем чувстве благодарности усопшему за его великий вклад в развитие гласности, за его великое содействие борьбе с коррупцией на территории города…
- Ведь он вместе с нашими депутатами, - продолжал оратор, - предупреждал нас о незаконности наших действий по передаче муниципального имущества частным лицам… А теперь прокуратура ткнула нас носами в наше, с позволения сказать, дерьмо… И нам теперь остаётся стойко переносить этот дурной запах…
Первый заместитель достал носовой платок и шумно высморкался. После чего, грозно зыркнув на стоящего неподалеку тонкого управляющего муниципальным добром продолжил:
- Но некоторые излишне самоуверенные муниципальные деятели уверяли нас, что всё делается строго по закону… Мы ещё строго с них спросим за это враньё…
Не ожидавший такой подлости со стороны коллеги управляющий, счёл необходимым в данной ситуации показать выступающему свой тонкий презрительный язык. Но выступающий сделал вид, что не заметил столь вопиющей дерзости. Он продолжал благодарить усопшего за настойчивые его напоминания городскому руководству о необходимости выполнять данные народу обещания. А стоящий градоначальник согласно кивал, то и дело поднося к глазам носовой платок и по инерции содрогаясь как бы от горестных рыданий.
- И что же теперь, дорогие сограждане?! – продолжал свою речь первый заместитель. – Потеря наша оказалась невосполнимой. И мы не позволить оскорбить память усопшего появлением нового фельетониста! Мы не допустим этого! И на тяжелом гранитном памятнике высечем стальным долотом скорбную эпитафию: «Ушедшему навсегда…» Это наш с вами священный долг!
Раздавшиеся в ответ жидкие аплодисменты дали возможность произносителю траурной речи мельком взглянуть на покойного. И ему показалось, что на мёртвом лице фельетониста блуждала ехидненькая улыбка. А в сложенных поверх белоснежного савана мёртвых руках он заметил неясные очертания кукиша…
- Гляди- ка! – услышал он взволнованный шёпот градоначальника, - он и в гробу насмехается над нами!.. И, вроде как, кукиш нам кажет… Видишь?
- Да это вам почудилось, Ваше превосходительство… - попытался успокоить его первый зам.
-Да чего там почудилось!.. – не унимался градоначальник. – Своими глазами вижу! А ну как оживёт… А может он вовсе и не мёртвый?! Может он это всё специально устроил, чтобы поиздеваться над нами?!
И тут уже все присутствующие обратили внимание и на ухмылку покойного, и на кукиш натуральный, произведённый правой его мёртвой рукой…
Не буду описывать, что там происходило дальше. Всё это было – ужас как! – некрасиво… Кто-то смеялся, кто-то негодовал, а кто-то горестно плакал… В общем всё панихидное действие стало неуправляемым. Но первый заместитель, активно жестикулируя, горячо убеждал градоначальника в том, что политическая польза извлечена из происходящего в полной мере. При этом мстительный главный управляющий муниципальным добром беспрестанно показывал ему ядовитый свой язык. А градоначальник стоял и молча кивал, всё ещё содрогаясь…
Наконец гроб с покойным опустили в могилу, на которую установили тяжеленный гранитный памятник с обещанной эпитафией – «Ушедшему навсегда…» По обычаю помянули как полагается, стараясь не думать о ехидной ухмылке и несуразном кукише покойника. Мало ли что в такой момент почудится…
А наутро в городской газете «Местный лесоруб» появился фельетон с броским заголовком «Фигу вам с маслом!», в котором в мельчайших подробностях описывались вчерашние события на панихиде, до неё и после неё… Осведомлённость автора была поразительной. Абсолютно точно известно, что градоначальник назвал обоих своих доверенных « распильдяями». Странное слово, не правда ли?

[AVTOR]

ТАЙНЫЕ ЗАПИСКИ ГОРОДНИЧЕГО

долгоиграющий фельетон Филимон ЗЛОБИЩЕВ



Приступая к этим запискам, торжественно клянусь перед самим собой в том, что буду правдив как в изложении событий, свидетелем и участником коих мне пришлось быть, так и в мыслях моих и умозаключениях, сомнениях и страхах, надеждах и разочарованиях. А также, клянусь давать правдивые характеристики всем, с кем пришлось быть в приятных и не очень приятных сношениях во время каждодневных трудов моих.
Итак, волею божьей сподобился я стать во главе нашего сибирского города, слава которого гремела многие годы по всей стране и далеко за её пределами. Объёмами промышленного производства город наш обскакал многие другие города, и кабы всё богатство это – лесное и металлургическое ему – городу нашему – принадлежало, жили бы мы довольнёхонько и сытёхонько. А я бы, как городничий здешний, и в ус бы не дул: знал бы только оладьи со сметаной уплетал за обе щеки.… Ну, как оно теперь есть – так и есть. Чего уж тут…
Не знаю, благодарить ли Господа за ношу эту приятную, но чрезвычайно ответственную… Я ведь считаю себя человеком верующим, хоть в церковь и не хожу… А привык всё как-то по жизни в трудную минуту к нему - Господу обращаться. Если что, так - Господи, пронеси! или Господи, помоги!.. Авось и пронесёт, и поможет мне-то… Правда, недавно пришлось прогневить Всевышнего … Отнял у православной гимназии помещение бывшего детского сада. Ну, а куда прикажете деваться? Не у налоговой же отнимать или у ГАИ?! Ну, и что? Ну, покричали маленько, посокрушались, что, видите ли, в гимназии тоже ведь дети… Прямо умные все такие! Один я, получается, дурак… Не понимаю, видишь ли, где святое, а где потребное. А я про себя, грешным делом, подумал, что священники в приходах помолятся хорошенько, а Господь, глядишь, и опять им поможет. Ну, и что, что прежние городничие гимназии помогали?! Если бы их тоже коммунисты к власти продвигали, посмотрел бы я на них тогда – на безбожников!
По - правде сказать, я ведь никогда даже не помышлял стать городничим. Как и всякий обыватель, всегда власть ругал: что там она не доглядела, то не сделала, это не предусмотрела… А потом вот к общественной работе пристрастился. Интересно как будто было…Да, и с другой стороны, так рассуждаю: годы-то идут, пора уже и проявить себя в чём-то. А тут что, особого ума не надо, кричи только погромче: «Не дадим тут строить!», «Мы будем жаловаться в Страсбургский суд!», «Долой!», «Власть к ответу!» Да ещё, смотрю, среди недовольных и местные депутатики ошиваются. Тоже что-то кричат, обещают народу. Один худой, а второй важный такой… Оба улыбочками ехидными улыбаются. Поинтересовался у знакомых: кто такие? Так это ж, отвечают мне знакомые, вроде как местные депутаты-предприниматели - исследователи. То одной партии возможности исследуют, то другой партии… И меры, значит, в этом смысле соответствующие предпринимают. Ну, чтобы уже наверняка себе места в Думе обеспечить. Интересные такие ребята: сделают на копеечку, а орут про свои заслуги – на целый рубль. Вот и решил я поближе к ним держаться. А они, вижу, тоже ко мне приглядываются. А тут – на тебе - выборы городничего случились. Депутатики эти как раз тогда, разочаровавшись в идеологии Миронова из «Справедливой России», приобщились к трудам вождей мирового пролетариата – Маркса, Энгельса, Ленина. Один из них – точно помню! – в своё время коммунистов не иначе как «коммуняками» пренебрежительно называл. А теперь мне с умным видом про политику «втирает», что, по ленинскому определению, политика – есть концентрированное выражение экономики. У него – я уже успел заметить – ко всем политическим вопросам сугубо экономический подход. Это, видно, ещё с депутатских времён такая привычка у человека осталась. Тогда, какой бы вопрос городской жизни ни обсуждался, он его всегда перво-наперво через интересы собственного бизнеса рассмотрит. И в присутствии всех депутатов не стеснялся примеры из собственной предпринимательской практики приводить: «… а вот мне аренду такую-то установили…» Ему и замечание не раз делали, а он улыбнётся так – по-детски, и опять свою линию гнёт. Нет, молодцы, всё же, ребята! Понял я, что с такими не пропаду. Разве, только, с голоду… Но это уж, определённо, только в самом крайнем случае…
И вот, значит, ввязался я при их – ребят этих самых – поддержке в предвыборное дело. Из губернии приезжали пролетарские интернационалисты, благословляли меня, значит… С деньгами-то у них не того… конечно, сильно-то не разживешься. С ихним «генералиссимусом» тоже встречался, заверял его, руку пожимая, в совершеннейшем моём почтении. Он улыбается, поддержку обещает. А я тоже улыбаюсь, и про себя думаю: « Ты бы, дядя, чем просто улыбаться, деньжат бы лучше подкинул. Дело-то общее, пролетарское, понимаешь ли…» А ребятки-то мои, депутатики предприимчивые, нет-нет, а всё же деньжат мне подкидывали. Сами на выборы пойти, при ихней-то ушлости, отчего-то не решились, но меня решили поддержать. И ведь не ошиблись, черти полосатые! В точку попали! Вообще, я заметил, что в ихней партийной структуре, хоть они и не члены, а с пролетарским интернационализмом трудновато бывает. Один из ихних членов хотел мне на выборах конкуренцию составить, а ему партийное руководство: «Цыц! Тут люди подостойнее тебя есть!» Он ни в какую не соглашается соблюсти партийную дисциплину. А ему тогда – хлоп! – пинка под зад, и в беспартийные. У них с этим делом строго. Поэтому я в партию и не вступаю. Посмотреть ещё надо – в какую вступить. Тут в этом смысле надо по-ленински рассуждать, я имею в виду, экономически.
Короче говоря, победил я! И сам не мог поверить в случившееся. Поначалу даже струхнул маленько: ё-моё, что же я с властью этой делать-то теперь буду?! Ё-моё!.. А меня ребятки-то мои ушлые успокаивают, чтобы не дрейфил, а положился во всём на них. Я и положился… Они меня по плечам ободряюще похлопывают, шутки – прибаутки приговаривают. Ну, никакой субординации! Делать нечего, одного сделал первой своей рукой, второго – левой. А сам, чувствую, что, как бы, без рук вовсе оказался. Хочу иной раз за ухом почесать, а левая рука не шевелится. О первой руке уж и не говорю. Тут не только в голове… и нигде не почешешь. Я в последнее время даже как-то и стесняться стал чесать… Короче, вижу, что без «рук» своих и шагу ступить не могу. А в городской управе всё как-то зыбко, ненадёжно… Никакой прямо инициативы. Пока не скажешь, даже и не пошевелятся. То ли боятся меня, то ли тайно насмехаются… Сразу и не определишь… Да, ещё услышу ненароком за спиной разговорчики, что при прежнем городничем так-то вот было и так-то вот, ну, прямо зло разбирает! Решил я взяться за тех, кто поумней да покрасившее… Одна, смотрю, глазастая такая… вся прям такая независимая… «Кто такая?» - спрашиваю у своей «левой руки». «А она, - говорит, - вопросами всякими психическими заведует…» И что, спрашиваю, поди, ещё за это деньги из бюджета получает? И точно! Получает, оказывается! Всё, говорю, никаких делов, никаких центров психических! Если надо будет, мы и сами попсиховать мастаки. А тут ещё юристка из правового управления, тоже симпатюля… Опасаюсь я таких… И тоже мне что-то доказать старается: что по закону, а что – нет. А я ей говорю, что как я сказал, так и по закону должно быть. А она тут спорить со мной!.. В общем, дал распоряжение «первой руке», чтобы духу её – юристки этой – в городской управе не было. Тем более что прежний городничий сильно, говорят, ценил её за ум и широкие юридические познания. А я так для себя решил: что прежнему городничему по душе было, у меня непременно изжогу должно вызывать. Уволил, в общем, её. И с самого начала определил, что пока мне выгодно всё на прежнюю власть валить. Тут одному – то ли полиглоту, то ли политологу – чёрт их разберёт! – нами прикормленному, сказал, чтобы интервью со мной на телевидении записал, и спросил меня про старую власть. Он и спросил: как, мол, я оцениваю прежнюю власть? А я ответил, что ниже плинтуса её проклятую оцениваю!
Фу, что-то раззевался я… Не высыпаюсь с этой работой. Тут в театре был недавно, так тоже зевота одолела. Аж челюсти судорогой сводило… Хорошо, хоть телефон постоянно звонил. Все оглядываются на меня недовольно… Тоже мне, театралы окультуренные нашлись! А мне на манеры ихние утончённые плевать! Тут, может, по делу важному звонят! От которого, может, судьба города зависит! Телефон как зазвонит, а я многозначительно так по сторонам посмотрю, мол, видите, и тут мне покою нету! И громко так солидно отвечаю, чтобы все слышали: «Да! Слушаю – городничий!»
Ну, ладно, в следующий раз допишу. Что-то спать сильно охота… Говорю же, тяжёлая эта ноша – быть городничим! Х-р-р… х-р-р…х-р-р…

[AVTOR]

долгоиграющий фельетон Филимон Злобищев
ТАЙНЫЕ ЗАПИСКИ ГОРОДНИЧЕГО

Ну, так я продолжаю. Самому себе приятно признаться, что записки мои тайные настраивают меня на серьёзные размышления. Одна мысль приятнее другой. Да, читать стал больше. В основном, про царей, про государственных, всяких там, деятелей. Стихов не люблю! Предпочитаю книжки практические: « Как смухлевать при продаже леса на корню», «Как правильно тянуть с оплатой за аренду офиса», «Научные разговоры с «бандюками» и их последствия», «Политическое словоблудие»… Так-так… Чего я там ещё читал? А вот ещё, вспомнил! – «Политическая проституция в разрезе корыстных измерений» и «Особенности передачи муниципального имущества в частное владение и их желательная беспоследственность».
Чувствую, как мозг мой закипает, и душа требует действия. Стараюсь поменьше вспоминать о своих предвыборных обещаниях… И вообще, стараюсь меньше нервничать. Но есть такие сволочи, которые постоянно тоже стараются напомнить мне о том, что я говорил раньше, что обещал… С этой моей зарплатой задолбали уже! Ну, говорил – говорил, что зарплата у меня, как у городничего, будет 50 – 60 тысяч! Да, подтверждаю – говорил! Но я же, наверное, имел в виду 50 – 60 тысяч долларов… Ну, и посчитают пусть теперь! Я такой суммы и близко не получаю! А на 50 – 60 тысяч рублей, какой вам городничий проживёт! Меня же с такой зарплатой жена из дома выгонит! Я этих щелкопёров и всех прочих «напоминателей» заставлю, наконец-то, своего городничего любить! А они, наверное, думают, что заставят меня покраснеть! Нате-ка, выкусите-ка! Я и так достаточно красный. Они все – и депутаты, и журналисты, и всё остальное народонаселение должны все зарубить на своих носах, что я главный в городе! Я самодержец! И, если кто-то посмеет назвать меня слугой или нанятым на службу – морду набью! Мой боксёрский кулак всегда цель отыщет. Мои достойные победы на четырёх флотах до сих пор вызывают восхищение у тех, кто про них знает. И здесь я победю… побежду… Короче, всех, кто мешает, - растопчу!
Ещё с командой этой… ну, с формированием её… Опять, видите ли, обещал и утверждал, что есть она у меня. А что я должен был говорить? Что нет, что ли её у меня?! И кто бы меня тогда выбрал городничим?! И специалистов… Где их взять?.. Им же платить надо! Тут сам себе-то платишь, да оглядываешься…
По себе я решил окончательно: получать буду столько, сколько предшественник мой получал. И ни копейкой меньше! Я ничуть не хуже его! И энергии трачу даже, может быть, и больше гораздо… И достоин всяческих доплат. Вчера вот придумал новый вид доплат, чтобы никто уже не сомневался в моих правах и полномочиях. Пусть мне платят ещё «чемпионские», как чемпиону четырёх флотов Советского Союза по боксу. Прежний-то городничий чемпионом таким не был!..
Вот говорят: обещания – обещания… А что – обещания? Обещания всякие бывают, в том числе и несбыточные. Я что – виноват, что ли, что они не сбываются?! Мечты тоже не все сбываются…
Да ещё с этой партией власти… Чёрт меня дёрнул обещать бороться с её засильем!.. Вон – губернский городничий – тоже ведь коммунистами поддерживался! Взял и сиганул сразу в партию власти… Я же так не могу! Я же людям обещание дал!.. Я же не девка какая-то продажная… Я же, можно сказать, честь имею!.. Опять же, с другой стороны… ну, как бы формально… я эту честь имею, а фактически, получается, что эта самая честь имеет меня, не даёт мне оперативного простора… А мне бы разгуляться… Я их всех, кто сомневается, на место поставлю! Я им всем покажу, где кузькина мать зимует! А то, видишь ли, моду взяли жаловаться на меня, что якобы городничий муниципальное имущество незаконно передаёт в частные руки. А ведь они – олухи – не представляют даже – от какой коммунальной катастрофы я город спас. И, между прочим, доплаты за это не прошу, а требую… элементарного к себе уважения. И если этот думский председатель считает себя вправе жаловаться на меня в прокуратуру, то тогда я не постесняюсь, и от должности его отрешу с помощью его же любимой партии власти. И пусть говорят, что я не член… ну, этой самой партии власти. Может быть, я пока и не член, но всё равно стану членом… А вот каким? – не скажу пока… Всему своё время. А от должности этого жалобщика отрешу однозначно. В этой скромной просьбе партия мне, думаю, не откажет. Он, наверное, злится, что мы ему кусок не дали… А был бы паинькой, глядишь, и дали бы… А теперь, после этого всего, уже сто процентов не дадим. Своего человека на его место посадим. С этими депутатами, я так понял, вообще поменьше надо церемониться, чтобы и пикнуть не смели. Я тут с ними недавно повстречался… Всё им в глаза высказал, с применением флотской терминологии. Сходу их атаковал торпедной атакой. Одному говорю: «Ты – торпеда!», другому: «И ты - торпеда!» Пусть теперь думают, как себя надо с городничим вести.
Мне, кстати, скоро доклад делать. Ну, как его… отчёт о проделанной работе. Хорошо хоть ежемесячно отчитываться не обещал, а только лишь ежеквартально. А ну-ка прикину я, что сделано за прошедший квартал. Первое. По сокращению руководства аппарата администрации и штатного количества сотрудников – выполнено. Всех разогнал: и кого надо, и кого не надо. Положился в этом вопросе на главных своих кадровиков – тонкого и важного… Они эту кадровую политику тонко ведут… Правда, шельмы знатные! Я, значит, в командировку в ночь собираюсь, а он – который сильно важный - этим числом всякие согласования подписывает! Или другое дело: три специалиста, которые предоставлением субсидий занимаются, в отпусках, а он – который важный – просит принять дополнительно человека по договору! Я ему сказал: не порядок! И резолюцию ему – наглецу -выдал - об отстранении его от кадровых вопросов. Пусть выполняет новое штатное расписание. Тоже мне – деятель!
Второе. По наполнению городского бюджета. Наполняю. Ревизию платежей промышленных гигантов сделал, предпринимателям всячески помогаю. Есть идея – поднять аренду торговых площадей, чтобы и казну пополнить, и предпринимательскую активность в зарабатывании денег повысить. Ничего, пускай шевелятся. А если цены на товар поднимут, я их торпедирую. Проект по строительству ещё одного продуктового рынка – рассматриваю.
Третье. Уменьшение безработицы в городе за счёт создания новых рабочих мест на предприятиях малого и среднего бизнеса… Уменьшаю.
Четвёртое. Снижение тарифов на услуги ЖКХ… Снижаю.
Пятое. Распределение муниципальных заказов на честной конкурентной основе. Распределяю. Только на честной и конкурентной… Вчера вон конкурс балалаечников провели… Всем понравилось. Я аж ладоши отбил, хлопая…
Шестое. Восстановление контроля администрации города над городскими рынками. Восстанавливаю. Сам лично по выходным хожу по рынкам, и у каждого продавца спрашиваю: «Сколько стоит?» А тем, кто в непонимании глаза на меня таращит, терпеливо по-иностранному повторяю: «Хау мач?» А они молчат, и только улыбаются. Так что, контроль осуществляем строгий.
Седьмое. Восстановление системы экологического контроля над предприятиями – загрязнителями. Восстанавливаем. В городе почти не воняет. Скоро станцию экологического мониторинга закупим, так вообще вонять перестанет. Деньги на это из бюджета решили не тратить. Со своими замами по месячной зарплате скинемся, как раз хватит…
Восьмое. Создание сети муниципальных аптек и продовольственных магазинов с социальными ценами. Создаём. Сейчас побольше объектов на продажу выставим, и сразу создадим. Пенсионеры от счастья задохнутся…
Девятое. Возобновление строительства жилья, завершение строительства незавершённых долгостроев. Возобновляем, завершаем… Всю администрацию будем выводить на субботники для возобновления и завершения…
Десятое. Увеличение количества детских садов в городе. Увеличиваем за счёт уменьшения всяких там гимназий и других оказий…
Так, чем же мы ещё занимаемся? Перечислю: прекращаем поборы в школах, устанавливаем бесплатный проезд на дачные участки для ветеранов войны и труда и пенсионеров города, повышаем общественную безопасность в городе за счёт введения патрулирования улиц города сотрудниками ДНД и ЧОП, усиливаем профилактику и пресечение дальнейшего распространения наркомании и СПИДа в городе, возрождаем городской парк для отдыха горожан и создаём зоны труда и отдыха в других частях города.
Итак, что мы делаем в целом: сокращаем, наполняем, рассматриваем, уменьшаем, снижаем, распределяем, восстанавливаем, контролируем, создаём, возобновляем, увеличиваем, прекращаем, повышаем…
Ну, слава Богу, неплохо поработали за квартал! Теперь к седьмому ноября надо отчитаться. Всё бы так ничего, но чего-то, всё же, не хватает… А чего? Ладно, в следующий раз на эту тему подумаю, а то голова уже не соображает… Да и спать охота…

[Sergan]

Интересный момент. Вслушиваюсь в себя, читая, и впервые откровения AVTOR'а не вызывают в организме реакции отторжения. Будем посмотреть, что будет дальше после того, как герой "поспит" или "проспится".

[победит]

Красава, молодца, давай исчё

Оффтопик

По-мойму ты над ним стебаешь жестко

[AVTOR]

Хитрый орден для Афанасия Безденежных

С утра Афанасий Петрович Безденежных пребывал в приподнятом настроении. Накануне вечером, когда он блаженно раскрыл, было рот, чтобы тяпнуть заботливо налитую дражайшей супругой Степанидой Степановной рюмочку, пришло неожиданное известие. Оно пришло, как гром перед долгожданной грозой после омерзительной засухи. Вот оно – свершилось! Из департамента потребительского рынка товаров и услуг сообщили, что он – Афанасий Петрович, успешный торговец хлебом, солью и прочим съестным товаром решением общего собрания Союза оптовых продовольственных рынков России представлен к присвоению… «Постой – постой, - подумал Афанасий Петрович, - как правильно-то будет: к присвоению или к награждению?» Подумал-подумал, и, махнув рукой, решил: «Да какая разница?! В общем, скоро будет у меня высшая общественная награда в сфере торговли продовольственными товарами Российской Федерации – орден «Золотой Меркурий»!» Радость переполняла Афанасия Петровича. Незаметно подкравшись к Степаниде Степановне, он, вдруг, чувственно чмокнул её в щёчку, отчего дражайшая супруга всем телом задрожала от такой неожиданности, ведь подобное случалось не меньше как лет этак двадцать тому назад.
- Чего это ты, Афанасий Петрович? – спросила прерывающимся от волнения шепотом Степанида Степановна.
- Чего – чего… - передразнил её сияющий от радости супруг. – Знал ведь, что воздастся мне по трудам моим. – И, взяв в руки Положение о Высшей общественной награде, начал цитировать вслух и тут же комментировать цитируемое: - Э-э… «… вручение нагрудного знака Орден «Золотой Меркурий» и удостоверение к нему производится в торжественной обстановке…» Это, значит, в департаменте стол, стало быть, накроют, и барышни длинноногие шампанское на подносах разносить будут… Та-а-к… носится на левой груди… - продолжал изучать Положение Афанасий Петрович, - решение… Советом директоров… ага… характеристика, отражающая заслуги кандидата… ага… наградной лист кандидата к награждению… понятно… копия платёжного поручения… Стоп! Какого ещё поручения?! – удивился Афанасий Петрович, и внимательно ещё раз прочитал вслух же подпункт пункта номер восемь: - … копия платёжного поручения об оплате целевого взноса в размере 50 тысяч рублей… Опана как!.. Я же говорю к присвоению, а не к награждению! Это получается, что я за собственные деньги присваиваю как бы себе орден «Золотой Меркурий». Вот до чего дошли современные технологии! Эт как здорово-то, а?! Надо в департаменте уточнить, какие там ещё ордена имеются и почём. Прикупить их сразу побольше, чтобы на всякий случай. А что, цена сходная… Интересно, а в брильянтовом обрамлении, сколько может стоить?..
Раздался громкий стук в дверь.
- Кто там, Степанидушка? – спросил жену Афанасий Петрович.
- Да Семён Семёнович пожаловал, – ответила Степанида Степановна.
В комнату вошёл сияющий приятель Афанасия Петровича и коллега по торговой части Семён Семёнович Старобогатов.
- Чего это ты такой весёлый, будто орден получил? – спросил, улыбаясь, Афанасий Петрович.
- Не получил, так представлен, между прочим, к награждению, - тоже улыбаясь, с нескрываемой торжественностью ответил Семён Семёнович.
- Сколько заплатил?! – невольно вырвалось у Афанасия Петровича.
- Сорок тысяч, - не моргнув глазом, на всякий случай соврал Семён Семёнович. Он не ожидал такой осведомлённости от Афанасия Петровича.
- Как сорок?! – взвизгнул Афанасий Петрович, - там же в Положении пятьдесят написано?!
- А мне по льготной цене выписали, с учётом стажа и прочих заслуг перед департаментом и министерством, - на всякий случай снова соврал Семён Семёнович.
- Ка-а-к?! – оторопел от возмущения Афанасий Петрович. - А мне, значит, одному из старейших предпринимателей без льготы?! Не-е-т… Я этого так не оставлю! Я сейчас Павлу Владимировичу позвоню, и всё ему выскажу!
Видя такой неблагоприятный оборот событий, Семён Семёнович пошёл на попятную: - Да я ж пошутил, Афанасий Петрович! Что ты прям такой доверчивый стал, шуток не понимаешь. Я давно заметил, все вы Безденежные какие-то слишком серьёзные. Сами не шутите и другим не даёте…
- Откуда ж я знал, что ты шутишь… - успокаиваясь, уже вполголоса проговорил немного смущённый Афанасий Петрович, и, вдруг замерев, с глазами заговорщика подался всем телом в сторону уха Семёна Семёновича, и прошептал: - А может в департаменте тоже пошутили?.. На счёт ордена-то, а?
- Да, нет, что ты?! – Семён Семёнович замахал руками. – Павел Владимирович такими вещами шутить не будет. Ему сверху разнарядка пришла, он её до нас и довёл… Он тут не причём.
- Слушай, Семён Семёныч, а может через департамент попробовать провентилировать про другие ордена? Ну, там, к примеру, «Выдающегося мецената» или боевой какой орден? А что? Если бы по сходной цене, я бы и супруге приобрёл. Ну, тысчонок за пятьдесят или край за сто там… какой-нибудь «За красоту и обаяние», «За смелые идеи»…
- Ну, это я не знаю, Афанасий Петрович, - поморщился Семён Семёнович. – Давай-ка лучше распорядимся, чтобы за наши-то денежки стол нам как следует сервировали на торжественной церемонии. Чтобы рыбу не заветренную подали, а посвежее. Да, кстати, Афанасий Петрович, тебе какой орден лучше: на золотой цепи или на алой ленте?
- Так там же - в Положении – написано, что носят его на левой груди… - немного растерянно произнёс Афанасий Петрович.
- Да какой там, на левой! – перебил его Семён Семёнович. – За наши-то деньги, какие ордена закажем, такие и выдадут. Ну если тебе надо такой хитрый орден для груди, давай закажем такой…А я себе на алой ленте… Если что, так дополнительно приплачу. С таким фотографироваться хорошо. С цепью-то сильно тяжелый…
Приятели сильно увлеклись таким вот разговором. А Степанида Степановна, с улыбкой наблюдая за ними, качала головой: «Ну, дети и дети…»
- Эй, орденоносцы! Обедать садитесь! По рюмке налить? Раньше-то ордена за заслуги давали, а теперь, видишь ли, за деньги. У кого денег больше, у того и орден внушительней. Эх…
- А как же, - оживились орденоносцы, - такое дело непременно обмыть надо. Давай-ка нам по рюмке. Успеем ещё, и внушительные заработаем. Торговля, слава Богу, неплохо идёт…

[AVTOR]

долгоиграющий фельетон ТАЙНЫЕ ЗАПИСКИ ГОРОДНИЧЕГО (часть 3)


Вот ведь какую странную штуку замечаю я за собой: чем больше увлекаюсь тайными своими записками, тем сильнее берёт меня страх: а ну как прочитает кто… Я здесь, культурно выражаясь, поднимаю, может быть, самые интимные мои помыслы… Ну, иногда, бывает, приходится выражаться «некультурно»… Ну, грубо говоря, «по-матушке»… Не могу же я всем объяснять, что это у меня такая защитная реакция на внешние неприятные раздражители! Это, когда, например, надо принимать важное для муниципалитета решение, а я в вопросе, признаться, «плаваю». А некоторые помощнички мои смотрят на меня, и глазами своими хитро-наглыми как бы спрашивают: ну, говори что ли, делать-то нам что? А меня прямо злость при этом раздирает, и я им: « А вы что, мать вашу через разэтак и через так, на меня вылупились?! Или не знаете, что делать? Или на вшивость меня вздумали проверять?! Да я вам, так вас и так-то да через косяк и через коромысло, щас объясню – что и почём стоит!.. Я вас – проходимцев – щас ублажу… Они прям тут же навытяжку передо мной, а глаза чистым оловом наливаются – ни единой мысли в них! Одна молчаливая покорность… Вот так-то вот… И в такие моменты чувствую я в себе недюжинные силы… Кажется, что запросто сороку на лету заматерю, что она от слов моих камнем на землю свалится…
Чувствую, что злой я сильно стал в последнее время, даже, можно сказать, раздражительный… По каждому, даже, иной раз, мелкому поводу прямо-таки лаять готов…
Тут недавно с банком одним решили отношения наладить, чтобы ему на обслуживание нашего муниципального народу дать. А он взамен чтобы к нам со всей вежливой лояльностью… Он же, паршивец, который управляющий… в душу его и по камешкам… чего удумал! Я у него, значит, кредитец попросил… ну, как бы лично для себя… Там на всякие мелочи «миллионишко» несчастный… И он мне: нет проблем! – и этот «миллионишко» вшивый да под семнадцать мне процентиков!.. Я тут же за телефон: ты чего, говорю, мать твою через прабабушку и через прадедушку, ты, что ли не понимаешь, с кем имеешь дело?! Он в ответ чего-то там проблеял про порядки там какие-то… А я ему: вот и шиш тебе на обслуживание, а не муниципальных людей! И всё тут!.. И ведь никакого элементарного уважения! Ну, ладно, меня не уважают, но должность-то уважить обязаны! Представляю, губернатор бы с такой же просьбой обратился бы… Да для банка это великая честь! Какие там проценты! Банк бы сам на себя все расходы взял по такому-то делу! Банкирам таким твердолобым в перспективу смотреть надо, а не под нос себе! Сегодня я просто городничий, а завтра, глядишь, и самим губернатором назначат! Вот тогда и поглядим – кто и как вёл себя прежде, и как и с кого за то взыщется… Нет, нету порядку в городе!
А тут ещё щелкопёры эти оппозиционные… Упрекают, что, мол, нет у меня продуманной информационной политики. И какую же, скажите, им ещё политику надо?! Они же сплошь неграмотные! И в политике – ниже плинтуса… Не поймут никак, что городничий в моём положении должен держать город в постоянном информационном недоедании… Чтобы за каждым обронённым мною словом народ видел что-то особенное… Чтобы астрологов и всяких там астрономов привлекали для разгадывания особых значений произносимых мною фраз. К примеру, говорю я: «Я это так не оставлю! И пусть теперь все задумаются… А мы предпримем необходимые меры…» Вот теперь и думайте, господа-щелкопёры, - анализируйте, что я имел в виду…
Ещё упрекают меня, что тему детских садиков я несправедливо на себе замкнул, что, мол, тему эту ещё прежнее руководство города начало развивать. Интересно, а как же эти критики всё это себе представляют?! Чтобы, значит, я народу заявил, что, благодаря инициативе прежней администрации города, мы теперь ввели в строй целых два детских садика… Я что – дурак, что ли так говорить?! Я линию свою как гнул, так и буду продолжать её гнуть куда надо!.. И губернатору меня своими интеллигентскими штучками не смутить! Он ведь, насколько я знаю, сам из этих… из щелкопёров… Любит мудрёное словечко ввернуть при случае… А я, значит, думай, что это обозначает… Тут главное своё словечко надо исхитриться вовремя ввернуть. Он тебе своё словечко мудрёное, а ты ему в ответ многозначительно: «Да уж…», что как бы мы тут тоже не хуже вашего соображаем… Помню, читал где-то, как какой-то отец русской демократии Киса Воробъянинов именно так и делал. Ему даже денег богатеи давали на какие-то важные дела.
И вообще, решил я внимательнейшим образом изучить труды вошедших в историю великих градоначальников. И не помешало бы кое-что законспектировать для пущей пользы. Я уже, между прочим, и тетрадочку специальную завёл, и подписал её – «наказательно-созидательная». Это чтобы материться поменьше, я себя за каждый вырвавшийся матерок наказываю конспектированием. Вчера, например, сказал первому заместителю своему: «… ё… т… м…, чтобы я б… этого больше не слышал!» И тут же в наказание себе выписал у великого Антона Антоновича Сквозник - Дмухановского: «Уж на что, осмелюсь доложить вам, головоломна обязанность градоначальника!.. Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, всё думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Вот ведь насколько проникновенно сказано! А с тетрадочкой этой – глядишь – и материться совсем прекращу, или только в крайней на то надобности…
А в последнее время ещё сны эротические одолели… Только глаза закрою, передо мною женщина красоты невиданной… И в обнажённом своём естестве сердце моё, и без того беспокойное, терзает словами бесстыдными… Подходит ко мне, пританцовывая и смущая округлостями своими соблазнительными, и шепчет мне с придыханием: «Ну, что ж ты, голубчик?.. Я – Власть! Так насладись-ка мною всласть!» А потом зайдётся в хохоте стервозном, и исчезнет в никуда… А я лежу весь потный, и отдышаться не могу… Бесовство какое-то неслыханное!
На этом сегодня прекращаю свои тайные записки. Чегой-то сильно волнительно мне… В следующий раз продолжу, успокоившись…

Филимон Злобищев.

[AVTOR]

ВОСЕМЬ… ДЕВЯТЬ… АУТ!

Громадная спортивная арена «Мэдисон сквер гарден» кипела в ожидании главного боксёрского поединка сегодняшнего вечера между выходцами из России, которых местные фанаты именовали не иначе как Саша Серый и Саша Хитрый. Бойцы полутяжелого веса, примерно одинаковых физических данных, но разного уровня спортивного мастерства, и не скрывали, что приехали в Америку подзаработать. По Нью-Йорку гуляла молва, будто оба Саши из небольшого сибирского города, где занимают какие-то руководящие должности в местном муниципалитете. Ведущий светской хроники в «Нью-Йорк таймс», вездесущий американец итальянского происхождения Микеле Вруно утверждал, что один из русских служит, чуть ли ни мэром, а другой - первым его заместителем. Но утверждения эти казались публике настолько нелепыми, что мало кто в Нью-Йорке им верил. Разве только вечно пьяная молодящаяся вдова Мэгги, которая в каждом усатом русском видела непременно сибиряка и сексуального гангстера, невинной жертвой которого она всегда себя представляла.
Зал рокотал. Пахло свежими пончиками и разномастным парфюмом. Стройные девушки в коротких красных юбках и синих майках, очаровательно улыбались на каждую, даже самую дурацкую просьбу. Ведь это их работа – улыбаться и угождать.
В центре арены блистал белоснежными канатами ярковысвеченный ринг. Всё вокруг было пропитано ожиданием зрелища. О-о! Здесь, в Нью-Йорке, знают, что такое зрелище, и как можно добиться шумного зрительского восторга! «Живчики»- промоутеры обоих Саш отлично знали своё дело. Для придания поединку пущей пикантности было решено, что боксёры перед боем вместо гимна своей страны исполнят гимн родного сибирского города в сопровождении мировых эстрадных звёзд – Элтона Джона и Стива Уандера.
Когда Саша Серый глухим голосом пропел: «В необъятной тайге…», Саша Хитрый тут же подхватил дрожащим речитативом: «Воевода казацкий поставил…» Одобрительный рокот пронёсся над ареной. Затем боксёры были представлены публике. Судья-информатор, жестоко коверкая русские имена, сочно пробаритонил: «Са-шья-а Сье-ерий…» и «Са-шья-а Хьи-и-трий…» Арена взревела, засвистела и зааплодировала.
И пока публика буйствует, открою читателю один маленький секрет. Бой предстоял нешуточный: жестокий и зубодробительный. Ведь победителю разрешалось остаться в Америке, чтобы в течение пяти лет, получая огромные, по российским меркам, гонорары, он мог разъезжать по всей стране, заниматься благотворительностью и рассказывать везде о своей трудной сибирской жизни. Но каждый из соперников видел в этой роли исключительно себя. Когда они в центре ринга сверлили друг друга злыми глазами, совершенно не вслушиваясь в слова рефери, Серый зловеще прошипел Хитрому: «Я чемпион четырёх флотов и мастер спорта Советского Союза… Тебе конец, жалкий выскочка… Я торпедирую тебя на первой же минуте правой вразрез…» Хитрый что-то ответил ему с презрительной улыбкой, показав неприличный жест. Рефери едва удержал соперников от несанкционированного столкновения. Публика неистовствовала. Ставки возрастали. Толстый и лоснящийся мексиканец Педро Гомес, блеснув вовсю ширь конскими, цвета просроченного сахара зубами, заявил во всеуслышание, что поцелует под хвост мопса своей ненавистной тёщи, если Хитрый не нокаутирует Серого уже в третьем раунде левой по печени. Пожизненный его оппонент, желчный и худосочный Родриго Санчес предрёк Гомесу, что тому надолго придётся прильнуть к подхвостью мопса, потому как Серый уже в первом раунде повергнет Хитрого правым джебом. Распетушившиеся оппоненты чуть было не сошлись грудью, но вовремя были остановлены звонкими оплеухами своих дородных жён.
Удар гонга совершил чудо: зал замер в ожидании активных действий противников, которые осторожно, приглядываясь друг к другу, начали обмениваться лёгкими ударами. Даже в самых отдалённых уголках громадной спортивной арены были слышны шлепки соприкасающихся перчаток соперников.
Фанаты мучились в догадках: сколько времени будет длиться поединок – все двенадцать раундов или кто-то из бойцов добьётся досрочной победы? Уже с первых секунд Хитрый использовал тактику изматывания противника: каждый одиночный свой удар он сопровождал примерно такими фразами: «Ты будешь делать так, как я скажу…» И Серый, словно под воздействием «хитрых» заклинаний, совершал одну ошибку за другой, раскрываясь, и получая жёсткие удары по корпусу и по голове. Его воспалённое воображение рисовало удручающие картины: как первый заместитель в его отсутствие принимает несанкционированные им решения, как потешается над его неопытностью и наивностью…
В перерыве Серый, тяжело отдуваясь, сосредоточил всё своё внимание на полуобнажённой блондинке, демонстрирующей публике восхитительное тело и на вытянутых руках табличку с номером очередного раунда. Энергичный секундант Серого по кличке Пчеловод, отчаянно размахивая перед носом подопечного мокрым полотенцем, пытался что-то подсказать, но нарывался на полное к себе безразличие, что вводило его в крайнее раздражение.
- Да ты не на тёлку пялься, а меня слушай!.. – кричал он Серому прямо в ухо. – Отвлекай его правой, и бей левой по печени! По пе-че-ни! Ты слышишь меня, Серый?!
Серый, сглатывая горькую слюну, утвердительно кивал и продолжал глазеть на блондинку. Он понимал, что надо срочно что-то предпринимать, иначе будет полная конфузия. Придётся снова возвращаться в Сибирь и вновь делать вид, что собираешься жить на зарплату в шестьдесят тысяч рублей. Это же полный бред – жить ему на такую зарплату! Да ещё надо будет заниматься вопросами экологии, проблемами бюджетников… Эх, если бы только ими!.. Ведь ещё давят душу предвыборные его обещания! А Хитрый пока продолжает диктовать свои условия…
Серый вдруг почувствовал боль от резкого удара по лицу мокрым полотенцем. Это Пчеловод решил таким образом взбодрить его, вызвав резкую вспышку гнева. По наливающимся кровавой яростью глазам Серого, Пчеловод понял, что эффект достигнут. С ударом гонга пошёл отсчёт времени уже четвёртого раунда. Серый, сломя голову, бросился в атаку, нанося беспорядочные удары по корпусу и по голове противника. Хитрый применил в ответ защитную тактику уклонов и нырков. Он был уверен, что боксёр-любитель Серый, хоть он и мастер спорта Советского Союза и чемпион четырёх флотов, должен скоро выдохнуться. Ведь «дыхалка»- то у него любительская, не рассчитанная на двенадцатираундовые профессиональные поединки. И точно! Серый Саша начал ощущать внутри предательскую слабость, его тело словно наливалось свинцом. Он то и дело входил в клинч, и начинал откровенно виснуть на противнике.
- Эй-эй, дядя, - шептал ему с яростью Хитрый, отступая к канатам, - кончай борзеть! Дерись по-честному!..
- Я тебя, хитрая морда, сейчас по-честному кончу… - шептал в ответ Серый. – Кончу, хотя бы за то, что ты, крыса, не донёс до меня деньги, которые предприниматели передали… Для меня передали… Я тебе отобью твои крысиные повадки! Мне Пчеловод давно говорил, что с тобой надо ухо держать востро… Ой!.. – Левый удар Хитрого пришёлся как раз по уху Серого.
- Вот и держи востро! – парировал Хитрый, и провёл быструю серию ударов по корпусу и по голове Серого. – Мне всегда было стыдно за тебя: за твои глупые слова и неуклюжие выходки. Тебе давно пора быть, а не казаться. А ты только на «капустку» за всё время и успел «присесть»… Хрумкаешь за милую душу… Предприниматели ему передали… Да без меня ты – ноль!
Хитрый своими, возбуждающими Серого, словами чуть было не спровоцировал катастрофу. В слепой ярости Серый вложил всю свою мощь в удар по корпусу, но промахнулся. Его кулак пролетел буквально в сантиметре от печени Хитрого.
- Ого, дядя! Да ты не на шутку дерзок! – Хитрый, шагнув в сторону, нанёс ответный удар по лбу Серого. – Думай, дядя, думай!..
Серый, мотнув головой, прохрипел:
- Вы будете уволены…
- Ну, зачем же так официально, - ухмыльнулся Хитрый. – Все мы, Серый, когда-то будем уволены. И вообще, я привык, когда к моему мнению не только прислушиваются, но и считаются с ним…
Точный удар по левой скуле Серого совпал с ударом гонга, известившего об окончании очередного раунда. И, если бы не это счастливое совпадение, всё могло бы закончиться для Серого плачевно. Потрясённый, он в изнеможении плюхнулся на табурет в углу ринга, отдавшись во власть Пчеловода.
Арена визжала и улюлюкала! Родриго Санчес призывал Педро Гомеса немедленно бежать к ненавистной тёще за её мопсом, чтобы поцеловать пса, как тот и обещал, в нужное место. Гомес стонал от бессилья и скрежетал зубами цвета просроченного сахара. Молодящаяся и не унывающая вдова Мэгги, будто на репетиции своей вожделенной роли – жертвы сексуального гангстера – в экстазе издавала ужасные жертвенные вопли, чем приводила в замешательство таращивших от удивления глаза соседей.
И в следующих раундах картина боя не менялась: Хитрый, пританцовывая, легко передвигался по рингу и наносил одиночные удары. Работать серийно ему мешали остатки совести. Ведь Серый когда-то позвал его на работу… Противники продолжали обмениваться колкими фразами, которые нью-йоркский телекомментатор Френсис Джой расценивал как удивительную способность сибиряков выкладывать на алтарь победы всё – вплоть до фактов интимной жизни противников…
Закончившийся боевой ничьей – что иногда случается в профессиональном боксе – поединок между Сашей Серым и Сашей Хитрым вызвал широкое обсуждение в мировых СМИ. Аналитики прямо указывали на недостатки в технической подготовке боксёров. А некоторые из них бесстыдно намекали и на недостатки … интеллектуальные… Неслыханно! Проклятые злопыхатели!
Прямую телетрансляцию того самого боя смотрели и в том самом сибирском городе, откуда и приехали оба Саши в Америку. Там тоже наблюдалось живое обсуждение поединка…
А маленькая Ксюша в тот вечер играла в куклы перед включенным телевизором, и видела, как злые дядьки дубасят друг друга, при этом что-то приговаривая. Её мама тут же гладила бельё и тоже изредка поглядывала на экран.
- Мама, они что – не любят что ли друг друга? – спросила девочка маму.
- Наверное, не любят, доченька… - ответила мама, и выключила телевизор.

Филимон ЗЛОБИЩЕВ.

[AVTOR]

Финский фельетон

ПУХУУКО ЙОКУ ВЕНЯЙЯЯ?

Однажды наш мэр вернулся из Финляндии, куда он ездил, знамо дело, по делам государственным. Вообще, такую форму работы градоначальника надо всячески приветствовать. Тем более, когда доходная часть бюджета под серьёзной угрозой, надо же срочно что-то предпринимать! Я-то сра-а-а-зу его хитрый замысел разгадал, потому что сам бы именно так бы и сделал… Молодец! – ничего не скажешь – голова! Сами посудите: там – в Финляндии – барахла всякого пруд пруди! Так и закупить его там побольше да подешевле, а тут – у нас – продать подороже… Ну, там… жвачки, прокладок…ну… сами знаете… обуви всякой, свистулек… Вот и пополнится, таким образом, доходная часть! И нечего мудрить! А то раскудахтались тут некоторые: ситу-а-а-ция серьёзная… Да уж не серьёзней, чем на самом деле!
Да, вернулся он, значит, довольный такой, посвежевший, и прямиком на пресс-конференцию. И журналисты тоже довольные такие сидят. Конечно, а чего им быть недовольными?! Разбаловал их мэр: бегать – суетиться никуда не надо, как что в городе значительное произойдёт, он сразу пресс-конференцию по горячим следам проводит. Молодец, в общем! Да, и в частностях тоже молодец!..
И вот заходит он в конференц-зал, и сходу:
- Хювяхуомента!
Все в недоумении глаза вытаращили. А он и того пуще:
- Пухууко йоку веняйяя?
Журналисты все уши прижали, думают: матерится он, что ли? А мэр как расхохочется, и говорит:
- Эх, вы, неучи! Я же с вами по-фински разговариваю! Поздоровался с вами и спросил: кто тут из вас по-русски разговаривать умеет? Ну, чего уставились? Спрашивайте, давайте, что ли!
Бойкая журналистка Оля сразу спросила:
- А скажите, пожалуйста, о чём удалось договориться в Хельсинки для нашего города?
Мэр, снисходительно ухмыльнувшись, сразу ответил:
- Ну, я первым делом, сказал губернатору, что очень ему признателен за уникальную возможность представить в Финляндии наш город, который, я бы сказал, фактически является индустриальным центром Приангарья…
- А где удалось побывать? – не сдавалась Оля. – Завязались ли деловые отношения?
Мэр тоже не думал сдаваться, и, глядя в красивые Олины глаза, продолжал:
- Финны – давние наши партнёры, и, прежде всего, в лесной отрасли. Повстречался с руководством одной известной фирмы «Меццо»… Чуть ли не сопрано… Гы-гы-гы!.. Да шучу я! Не смотрите так! Короче, в город уже поступает новейшая финская техника в рамках намеченного к реализации проекта…
- Извините, - робко уточнила Оля, - это вы договорились?
- А кто же?! – недовольно проворчал мэр. – Дядя Петя, что ли?
- Извините… - снова извинилась Оля, выразительно опустив свои красивые глаза.
А мэр продолжал:
- Я, как технику эту увидел, сразу спросил у них: палйонко се максаа? – мол, сколько стоит? А они мне: столько-то и столько-то, херра… Я им: чего-чего это вы такое сказали?.. Хорошо, что переводчик вовремя мне шепнул, что «херра» по-фински – это «господин», а то бы за такие слова… Ну, раз так, говорю, то тогда остан сен или, если по-нашему, покупаю это. Ударили по рукам, да так, что херра Ванханен аж взвизгнул – так, значит, от души, как говорится, я ему руку пожал. А он смешной такой: рукой трясёт, дует на неё, улыбается сквозь слёзы… Смешные они – финны эти…
Но тут ещё одна бойкая журналистка Наташа громко сказала:
- Говорят, у финнов есть чему поучиться в вопросах экономии энергоресурсов.
- Да, - тут же ответил посерьёзневший мэр, - нам удалось встретиться с представителями фирмы «Ойлон», производящей тепловые насосы и горелки для самых разных клиентов… Думаю, у нас должно появиться такое оборудование.
- Когда? – строго спросила Наташа.
- Ну… когда-когда… Как только, так сразу и появится… К примеру, финский тепловой насос внешне похож на холодильник… Я думаю, что мы это в перспективе применим. Тем более что сейчас, с началом газификации города, у нас открываются новые возможности.
- А какими разработками в стройиндустрии сегодня гордятся финны? – не унималась Наташа.
Мэр неожиданно широко улыбнулся:
- Мы общались с представителями одной из фирм, занимающихся строительством так называемых «умных домов»… По-русски говоря, финны делают слоёный пирог: снаружи бетон, а внутри полистирол…
Мэр увлечённо начал рассказывать о технических совершенствах этого метода, и даже предположил, что к концу 2011 года один такой «умный» дом, возможно, появится и в нашем городе.
Журналисты в доверчивой радости зааплодировали. А дерзкий журналист Серёжа даже крикнул: «Ура! Наш умный мэр всем ребятам пример!»
Смущённый градоначальник суетливо кланялся и бормотал:
- Киитос! Някемиин! Хен! (По-русски говоря, это означало: спасибо, до свидания, пока!)
Затем, вконец растрогавшись, мэр приказал первому своему заместителю накормить голодных до правды журналистов, от волнения обратившись к тому по-фински (эту фразу он по дороге в родной город заучивал особо тщательно): «Туокаа минулле йотаин хюва…» Ну, это как бы, принесите, пожалуйста,… и начал перечислять: сика (свинина), васикка (телятина), олут (пиво) и так далее… А затем уже по-русски шёпотом добавил: « И лапши… Лапши им побольше!..» И первый заместитель, будто последний раз в жизни, с блаженной улыбкой начал поочерёдно вносить в конференц-зал аппетитные блюда. Доверчивые журналисты тут же набросились на эту «сику – васикку»… Вкуснятина, наверное…
Исходя слюной, я тоже было попытался протиснуться к столу, но первый заместитель, не переставая улыбаться, сквозь зубы процедил: « Фельетонистам не положено…», и больно пихнул меня в бок… зараза!.. Ну, думаю, погоди у меня! Я тебе этого так не оставлю, и, каюсь, сматерился…
А вообще, мэр у нас «молоток», не то, что некоторые его предшественники, которые по-фински и двух слов связать не могли. Как так можно работать?! Ен юммярря – не понимаю!

Филимон Злобищев.

[ARCAM_76]

Будьте осторожны!В России открылась сезон охоты на Журналистов!

[Наблюдатель из Братска]

Будьте осторожны!В России открылась сезон охоты на Журналистов!

Оффтопик

Примеры? С чего вдруг такое предупреждение?

[[Павел]]

Скворцы должны жить в скворечниках?

[Sergan]

В больших дозах этот AVTOR приедается. Всем же понятно, что он выплескивает личные обиженки. Вот других тем нет. Одно по одному, одно по одному. Уж если изображаешь из себя гражданина, мнишь себя журналистом, а не журналюгой, то встань выше личного.
Перестал читать эти пёрлы. Скучно, девушки (С).

[joker]

Тут сорока на хвосте принесла, что аффтор скоро получит повесточку в суд в качестве ответчика, за грешки (в особо крупных размерах) в прошлой жизни. Пусть про это тоже напишет