==>>
Что же он, герой по имени Леша, олицетворяет на этот раз, в безразмерной майке с серым котенком из секонд-хенда, мечущийся по пустынной в своей монструозности Поклонной горе и бормочущий несуразности себе под нос?
Герой фильма - неуклюжий неудачник, потрясающий русский Бивис то испуганно кивающий, то лепечущий: «я эт самое…». Бивиса и Бадхеда постоянно за кого-то принимают, берут у них интервью, вербуют в организации, проповедуют, пропагандируют политкорректные идеи, в то время как герои пусты, чисты, и от того неподвластны внешним воздействиям. Нашего Лешу тоже постоянно принимают за кого-то, кем он не является. «Эх! Завидую я им! Свободное выросло поколение» - говорит правозащитник кивая на аутичного героя. Леша пассивен, Леша инфантилен, Леша – никто. Все, что происходит с ним – вариант классической «трагедии маленького человека», никому не нужного, никому не симпатичного, жалкого и отвратительного даже самому себе.
Попытки научиться снимать отечественное жанровое кино привели к засилью мутного невыразительного образа благородного супермужика, - иногда супермента, иногда супербандита. Вкупе с бесконечными разговорами о необходимости национальной идеи, ответственности художника перед массами, все потуги на «настоящее кино» кажутся сродни психотерапевтическому сеансу нейро-лингвиста: «Мы – великий народ, народ супер-мужиков, супер-героев…». Однако, слишком сильная воля извне приводит к внутреннему обезволиванию. И логично, что куда более близкая идентификация для многих – лузермен, жертва цепи несчастных случайностей.
Фильм говорит о том, что будущего нет. По крайней мере, нет никакого объективного будущего, так же как нет толком никакой объективной реальности: «Сигареты в руках, чай на столе – эта схема проста, И больше нет ничего - все находится в нас…». Круг замыкается, все остается как есть, и, тем не менее: «Перемен требуют наши сердца…». Герой - даже не герой, и его желания – тупость, но его сердце и пульсация вен, тем не менее, чего-то требуют, заставляют куда-то бежать, к чему-то стремиться. А это и есть жизнь.
Желание перестать быть пылинкой, сором, полным ничтожеством – это и есть желание перемен.
Бурление конца 80-х начала 90-х имели характерное название «Перестройка». Перемен ждали от правительства, от окружающей действительности – от внешнего мира. Здесь, в 2000-х, мы утратили трогательную наивность. Мы уже не можем мыслить такими категориями, мы можем мечтать лишь, об экзистенциальном прорыве сквозь мутную повседневность, мы можем думать о том, как вынырнуть из этого потока и вдохнуть свежего воздуха. Как переродиться из «овоща» в кого-то еще? Мы можем стремиться к переменам, сознавая, что все – ничто, а ничто ничего не значит. Но желания пылинки – в конце концов, важный природный механизм.
Пыль [2005]
Ответить с цитированием